Ничто не должно было помешать назначенной на май операции в Ла-Манше. Но десант в Анцио теперь стал ближайшей крупной военной целью союзников, и рождественское совещание, на котором Черчилль присутствовал в своем шелковом халате с драконами, подтвердило ее важность. Адмирал сэр Джон Каннингэм был уверен, что сумеет осуществить морское десантирование. Все были согласны, что успешная высадка может привести не только к скорейшему захвату Рима, но и к уничтожению существенной части немецких сил в Италии. «Мы не можем позволить себе двигаться дальше, оставляя за спиной множество незавершенных дел, – телеграфировал Черчилль Рузвельту по окончании конференции. – Если не использовать эту возможность, можно ожидать краха всей средиземноморской кампании 1944 г.».

Черчилль дал пятерым главнокомандующим рождественский обед. С начала болезни он впервые сидел за столом. «Врачи почти не в состоянии его контролировать, – написал домой в этот день его главный секретарь Джон Мартин. – Вернулись и сигары, и пр. Я был поражен, обнаружив, что он диктует им бюллетень о своем здоровье». Черчилль продиктовал не только бюллетень, но и резюме для начальников штабов и для Рузвельта по всем решениям, принятым на утреннем совещании.

Вечером у него состоялся продолжительный разговор с Макмилланом о Французском национальном комитете. Черчилль был недоволен тем, что де Голль выступил против ряда бывших высокопоставленных чиновников правительства Виши, которые ранее дали согласие сотрудничать с союзниками, и даже не хотел с ним встречаться. Макмиллан пытался его переубедить. «Возможно, вы правы, – сказал Черчилль. – Но я с вами не согласен». «Затем, – вспоминал Макмиллан, – он как-то очень по-отечески взял меня за руку и сказал: «Зайдите ко мне еще раз, пока я не покинул Африку, и мы вернемся к этой теме». Это в самом деле поразительный человек. Он может быть утомителен и упрям, но он ни на кого не похож. Его преданность работе и долгу поистине необычайны».

Утром 27 декабря Черчилль вылетел из Карфагена в Марракеш. Несмотря на предупреждения врачей об опасности полета на высоте более трех тысяч метров, что было необходимо для пересечения гор, и необходимости пользоваться кислородной маской на протяжении всего полета, коммодор авиации Келли и главный врач авиации в Северной Африке, который специально сопровождал Черчилля, позже вспоминали, что «ПМ был в прекрасной форме». Во второй половине дня он был на вилле Тейлор, которая стала его домом на ближайшие восемнадцать дней.

29 декабря Рузвельт дал знать, что одобряет операцию в Анцио. Черчилль ответил: «Сегодня сияет солнце, но еще приятнее было получить вашу телеграмму, демонстрирующую, как легко мы можем находить общий язык». Александер сказал ему, что в первом отряде десанта пойдут одна британская и одна американская дивизии. «Я рад этому, – написал Черчилль Рузвельту. – Очень хорошо, что мы в равной степени будем делить переживания, риск и славу».

31 декабря в Марракеш прибыли Эйзенхауэр с Монтгомери, чтобы обсудить с Черчиллем планы операции в Ла-Манше. В этот день он сказал Клементине: «У меня еще нет сил, чтобы рисовать». Джок Колвилл, который вернулся в личный кабинет Черчилля после двух лет службы в авиации, вспоминал: «К встрече Нового года был сварен пунш, ПМ произнес небольшую речь, появились клерки, машинистки, кое-кто из прислуги, мы встали в круг и спели «Доброе старое время».

В первый день 1944 г. Черчилль вошел в комнату жены в более жизнерадостном настроении. «Я просто счастлив, – сказал он. – Чувствую себя намного лучше». В этот день он с Монтгомери отправился в двухчасовую поездку. Они устроили пикник, потом поднялись на машине в гору, в живописное место, которое Черчилль запомнил с 1936 г., когда был в отпуске в этих местах. «Он был в прекрасном настроении, – позже написал Монтгомери. – Прыгал по скалам, как антилопа, и у меня появилась полная уверенность, что все будет хорошо».

4 января Черчилль отправил телеграмму Сталину, чьи войска, тесня немцев, вышли к русско-польской границе 1939 г., поздравил его с успехом и сообщил, что подготовка к операции идет полным ходом. «Монтгомери, – добавил он, – рвется в бой и не сомневается в результате». В этот же день Черчилль узнал, что после высадки первого отряда в Анцио две трети десантных судов сразу же будут отправлены в Британию, а оставшихся может не хватить для отражения неизбежной контратаки противника. Он немедленно решил слетать на Мальту, чтобы переговорить с Александером, но тому удалось убедить его принять в Марракеше американских генералов Смита и Гейла, которые были в курсе всех подробностей.

Командующие войсками в Анцио со своими штабными офицерами прилетели в Марракеш 7 января на два дня. Они заверили Черчилля, что передислокация судов будет проводиться поэтапно, чтобы избежать опасности. «Все в бодром настроении, – сообщил Черчилль Рузвельту, когда совещание закончилось. – Похоже, ресурсов достаточно».

Каждое утро Черчилль работал. Днем, если позволяла погода, уезжал на пикник. 12 января его гостем был генерал де Голль. Черчилль призывал его избегать конфронтации с бывшими сторонниками режима Виши. «Это может привести к такому расколу во Франции, – говорил он, – что любые трения на какой-либо освобожденной территории могут помешать нашим военным операциям и создадут дополнительные проблемы». В какой-то момент, когда де Голль заупрямился, Черчилль сказал ему: «Послушайте! Я – лидер сильной, непобедимой нации. Но каждое утро, просыпаясь, я сначала думаю о том, как удовлетворить президента Рузвельта, а потом – как умиротворить маршала Сталина. У вас совершенно иная ситуация. Так почему вы каждое утро думаете только о том, каким образом еще наплевать на британцев и американцев?»

Друг Черчилля Луис Спирс еще раньше говорил, что самый тяжелый крест, который вынуждена нести Британия, – Лотарингский[50]. Но в тот день все прошло благополучно. Де Голль пригласил Черчилля посетить расположение войск Марракешского гарнизона, и утром они стояли рядом на трибуне, принимая парад. После парада Черчилль отправился на очередной пикник. «Уинстон в превосходном настроении, – записал один из присутствовавших. – Очень веселый и очень довольный».

На следующий день Черчилль улетел из Марракеша в Гибралтар, где поднялся на борт линкора «Кинг Джордж V». Во время плавания он зашел в кают-компанию младших офицеров и больше часа отвечал на вопросы. Один из офицеров написал родителям: «Он очень хорошо выглядел и прямо-таки излучал необыкновенную внутреннюю силу». В тот день Черчилль признался Колвиллу, своему соученику по Харроу, что строчка одного школьного гимна – «Бог нам дает ворота, чтобы защищать и осаждать» – всегда вдохновляла его, несмотря на то что терпеть не может футбол.

Вскоре после полуночи линкор пришел в Плимут. Король прислал за Черчиллем свой личный поезд. «В отличие от предыдущих возвращений на родину, – вспоминал секретарь Черчилля Джон Пек, – не было никаких политических, стратегических или дипломатических драм. Ощущалась атмосфера огромного облегчения оттого, что ПМ вернулся живой и здоровый и полностью контролирует ситуацию».