— Что случилось?

— Придется освободить дворец. — Она передала разговор с помощником настоятеля и объяснила, почему уступила. — Я предвижу более серьезные столкновения с Филемоном и не хочу упираться именно в это.

— Разумно, — сдержанно ответил Мерфин, но расстроился и уставился на чертеж, хотя думал о другом.

— И еще. Если уж мы говорим всем, что жить нужно правильно — порядок на улицах, нормальная семейная жизнь, никаких пьяных оргий, — то должны сами подать пример.

Он кивнул:

— Уж куда ненормальнее: настоятельница живет с любовником. — И вновь его ровный тон не соответствовал печальному выражению лица.

— Мне очень жаль.

— Мне тоже.

— Но мы не можем рисковать всем — твоей башней, моим госпиталем, будущим города.

— Нет. Но мы жертвуем своей жизнью.

— Не совсем так. Перестанем жить вместе, это больно, но будем часто встречаться.

— Где?

Монахиня пожала плечами:

— Хотя бы здесь.

Озорно сверкнув глазами, Керис подошла к двери на лестницу.

— Никого.

— Мы услышим. Когда кто-то поднимается по лестнице, дверь поскрипывает.

— Ну вот.

Он сел на табурет и притянул ее к себе.

— Тебе нужен здесь матрац.

— А как же я это объясню?

— Скажешь, что инструменты лучше хранить на чем-то мягком.

Через неделю настоятельница с братом Томасом осматривала городские стены. Здесь предстояло выполнить тяжелую, но простую работу. После разметки линии стены выложить камень могут и неопытные молодые каменщики и подмастерья. Аббатиса радовалась, что дело движется быстро — в смутное время город должен уметь защитить себя. Кроме того, она надеялась, что организация обороны от внешнего врага подведет людей к мысли о необходимости наведения порядка и улучшения нравов в самом городе.

И почему судьба предназначила ей это место? Керис, по природе не властную, всегда настораживали догмы и условности, она руководствовалась собственными правилами. А теперь призывает к порядку гуляк. И как это никто до сих пор не назвал ее лицемеркой?

Все дело в том, что одни чувствуют себя без правил как рыба в воде, а другие нет. Мерфина, к примеру, лучше не ограничивать. Но таким людям, как скотобойцы Барни и Лу, нужны законы, иначе они спьяну перебьют друг друга. И все-таки у нее шаткая позиция. Когда пытаешься заставить людей соблюдать законы и порядки, трудно объяснить, что к тебе они не относятся. Керис размышляла над этим, возвращаясь с Томасом в аббатство. Перед собором ее ждала взволнованная сестра Джоана.

— Какой же все-таки Филемон! Утверждает, что ты украла деньги, и требует их у меня обратно!

— Успокойся. — Керис отвела Джоану к порталу и усадила на каменную скамью. — Отдышись и расскажи, что случилось.

— Он зашел ко мне после службы третьего часа и потребовал десять шиллингов на свечи для ковчега святого Адольфа. Я ответила, что спрошу у тебя.

— Правильно.

— Филемон очень рассердился: стал кричать, что это деньги братьев, что я не имею никакого права отказывать ему, и потребовал ключи. Я даже думаю, что он попытался бы их отобрать, если бы знал, где сокровищница.

— Как хорошо, что мы сохранили это в секрете.

— Видимо, он специально выбрал время, когда меня не было в монастыре, — предположил Томас. — Трус.

— Джоана, ты поступила совершенно правильно, и мне очень жаль, что он тебе нагрубил. Томас, найди его, пожалуйста, и приведи ко мне во дворец.

Глубоко задумавшись, аббатиса пошла по кладбищу. Разумеется, Филемон намерен посеять смуту. Но он не из тех забияк, кого можно без труда осадить. Это коварный противник, нужна осторожность. Когда монахиня открыла дверь в дом аббата, Филемон уже сидел в зале во главе длинного стола. Керис остановилась в дверях.

— Ты не имеешь права здесь находиться. Я особо подчеркивала, что…

— Я искал тебя, — перебил ее Филемон.

Придется запирать двери. Хотя этот все равно найдет возможность не выполнять введенные ею правила. Настоятельница с трудом сдерживала ярость.

— Ты не там меня искал.

— Но ведь нашел.

Керис внимательно осмотрела беглеца — побрился, подстригся, надел новую рясу. С головы до пят он был теперь должностным лицом монастыря, уверенным и властным.

— Я говорила с сестрой Джоаной, — сказала Керис. — Она крайне взволнованна.

— Я тоже.

Вдруг настоятельница поняла, что хитрец сидит в большом кресле, а она стоит перед ним, будто просительница перед высоким чиновником. Как умело Филемон проделывает такие штуки. Аббатиса повысила голос:

— Если тебе нужны деньги, ты должен спрашивать у меня.

— Я помощник настоятеля!

— А я исполняю обязанности настоятеля, это выше. Поэтому прежде всего, разговаривая со мной, ты должен стоять!

Филемон вздрогнул, но быстро взял себя в руки. Унизительно медленно поднялся с кресла, и монахиня села на свое место. Наглеца это не смутило.

— Я так понимаю, что ты на братские деньги хочешь построить новую башню.

— Да, по приказу епископа.

Монах раздраженно поморщился. Филемон надеялся втереться в доверие к епископу и сделать его своим союзником против Керис. Он лебезил перед власть имущими с ребяческим постоянством. Так попал и в монастырь.

— Мне нужен доступ к монастырским деньгам. Это мое право. Братские деньги должны находиться в моем ведении.

— Последний раз, когда они находились в твоем ведении, ты их украл.

Беглец побледнел: эта стрела попала в яблочко.

— Просто смешно, — постарался скрыть смущение Филемон. — Аббат Годвин взял их, чтобы с ними ничего не случилось.

— Ну что ж, пока я исполняю обязанности аббата, никто не возьмет их, чтобы с ними ничего не случилось.

— Передай мне по крайней мере утварь. Она священна, к ней должны прикасаться священники, а не женщины.

— Прикосновения Томаса ее не оскверняют — брат выносит необходимое на службу и потом относит обратно в сокровищницу.

— Это не то, что…

Кое-что припомнив, Керис перебила:

— Кстати, ты не вернул всего, что взял.

— Но деньги…

— Утварь. Не хватает золотого подсвечника, пожертвованного гильдией свечников. Куда он делся?

Реакция Филемона ее удивила. Аббатиса ожидала, что он продолжит дерзить, но помощник настоятеля смутился:

— Он всегда находился в комнате аббата.