нее, но она схватила его за рукав и, держась обеими руками, сказала,

— Ты использовал меня, и я знаю, почему…

С чувством дежа вю Страйк попытался оторвать ее от своей руки; его зажженная сигарета упала на землю.

— Ты гребаный пользователь, ты гребаный паразит…

— Как насчет того, чтобы пойти и протрезветь, — сказал он, пытаясь освободиться, не сломав ее пальцы, — и отправить мне письмо.

Левая рука все еще сжимала его рукав, правой она била его по спине, пока он не вывернулся и не схватил и ее. Он снова увидел ухмылку, которую она демонстрировала в ночь презентации на Бонд-стрит.

— “Не говори о моем папочке!” — но ты, блядь, такой же, как он — только не такой успешный — и ты притворяешься, что тебе не нужна эта гребаная публика — публичность — но ты, блядь, знаменит — и ты думаешь, что теперь она у тебя есть, да?

— Перестань позориться, — сказал Страйк, все еще пытаясь отстраниться, не причиняя ей боли.

— Я, позориться? Все знают, что она крутит с Лэндоном Дормером! А ты прискакал к ней на помощь, и думаешь, она тебя хочет?

— Да, хочет, — сказал Страйк, инстинкт жестокости, который есть в каждом разъяренном любовнике, пришел ему на помощь. — Она, блядь, рвется ко мне. Но мне вы обе не нужны, так что как насчет того, чтобы попытаться найти немного гребаного достоинства и…

— Ты ублюдок. Ты гребаный ублюдок. Ты пришел в мою жизнь — в жизнь Генри…

— Генри на меня насрать, а мне насрать…

— И это все ради нее, не так ли? Чтобы заставить ее ревновать…

— Ты продолжаешь верить Шарлотте — выпей еще…

— На следующей неделе у меня интервью в “Мейл”, и я расскажу им…

— Отлично, угрожаешь мне чертовой…

Она вывернулась из его хватки и ударила ногой изо всех сил. Страйк почувствовал, как ее каблук вонзился ему в бедро, а когда он отступил назад, его настоящая нога заскользила по помаде, которую она уронила, и с криком боли он упал назад, ударившись поясницей о бетон и затылком.

На несколько секунд он подумал, что его сейчас вырвет. Он перекатился и встал на четвереньки, почти не заботясь о том, будет ли она продолжать пинаться. Он был зажат в водовороте боли, его культя спазмировала и дергалась, подколенное сухожилие кричало о пощаде.

Где-то над ним она говорила, умоляла. Он не мог разобрать слов: он хотел, чтобы она исчезла, ушла навсегда. Уголком глаза он увидел, как она опустилась на колени рядом с ним, теперь уже всхлипывая.

— Корм…

— Отвали, — хрипло сказал он, а его протез заскрежетал по земле, прилипнув к спазмированной культе. — Просто уходи. Просто, блядь, уходи.

— Я не хотела…

— Иди.

Она с трудом поднялась на ноги.

— Корм, пожалуйста, позволь мне…

— УЙДИ!

Она все еще плакала, но через несколько секунд или минут он услышал ее неровные шаги, направляющиеся обратно к Чаринг-Кросс-роуд. Когда они стихли, он попытался встать на ноги, но культя совершенно не выдерживала его веса.

Подползая к двери своего офиса, он наткнулся на оброненную сигарету, которая все еще горела, снова поднял ее и сунул в рот. Волоча за собой культю, он добрался до порога, осторожно сел на него, затянулся сигаретой и прислонился спиной к черной двери.

Ночной воздух холодил его мокрое лицо, звезды над Лондоном были такими же тусклыми, как и всегда над мегаполисом, и он пережил один из тех моментов одновременного замешательства и ясности, которые бывают у пьяных и отчаявшихся, когда плоское лицо Ясмин Уэзерхед слилось с искаженной ухмылкой Мэдлин, и он подумал о досье убедительной лжи, приведшей к убийству и параличу, и о ненаписанном письме с обвинениями, которое он мог бы сжечь, не читая.

А потом, на ступеньках своего офиса, когда половина его сознания размышляла, не придется ли ему спать там, где он сидит, что-то всплыло через его подсознание в сознание. Каждая женщина, которая надеялась построить с ним жизнь, жаловалась на это: на то, как что-то твердое и непробиваемое в его мозгу вечно живет в сфере решения проблем, независимо от того, что происходит вокруг: на самом деле, только одна женщина никогда не жаловалась по этому поводу…

В кармане зазвонил мобильный, и он вытащил его.

— Я в такси, — сказала Робин.

— Хорошо, — сказал Страйк, продолжая курить.

— Не думаю, что снаружи кто-то был. Мне кажется, я немного параноик.

— Нам прислали бомбу. Ты не параноик.

— Как твоя нога, Корморан?

— Хреново, — сказал Страйк. Врать больше не было смысла; он сомневался, что скоро сможет полноценно передвигаться. — Но с другой стороны, я только что понял, что у нас может быть зацепка.

Глава 95

Но это место серое,

и слишком тихо. Здесь никого нет,

Это ужасно, это страх!

Ничего не видно, ни лица.

Ничего не слышно, только сердце стучит в пространстве.

Как будто наступил конец света.

Шарлотта Мью

Мэдлин в церкви

Внутриигровой чат между создателем и модератором Игры Дрека

<Канал модераторов>

<11 июня 2015 00.15>

<Присутствует: Червь28>

<Аноми присоединился к каналу>

Червь28: омг, наконец-то!

Червь28: Мне было интересно, где все.

Червь28: Хартелла должна была быть со мной сегодня на моддинге.

Аноми: Она ушла. Она не вернется.

Аноми: Она только что сказала мне.

Червь28: что?!

Червь28: почему она ушла????

Аноми: потому что она чертова предательница.

Аноми: Я собираюсь послать тебе 2 фотографии и хочу, чтобы ты внимательно на них посмотрела.

<Аноми хочет послать вам файл>

<Нажмите alt+y, чтобы принять файл>

Червь28: кто эти люди?

Аноми: блядь, ты настолько тупая? Читай, блядь, подписи

Аноми: ты встречала кого-нибудь из них?

Червь28: нет

Аноми: ты уверена?

Червь28: да

Аноми: они могли быть под прикрытием. Носили парики или что-то вроде того.

Червь28: нет, я никогда не встречала их.

Аноми: ты врешь?

Червь28: нет

Червь28: почему ты спрашиваешь, встречала ли я их?

Аноми: их наняли, чтобы узнать, кто я.

Аноми: потому что Маверик хочет закрыть игру.

Аноми: почему ты молчишь?

Червь28: Я просто в шоке.

Аноми: ты что-то скрываешь?

Червь28: нет, конечно, нет

Аноми: тебе лучше не скрывать.

Аноми: плохие вещи случаются с людьми, которые скрывают от меня что-то.

Червь28: Я знаю, что ты шутишь, но не говори так.

Аноми: ты говоришь мне,