— Не знаю… — сознался Кокотов. — Наверное, им лучше спрятаться…

— Неужели? Где?

— Где-нибудь, — рассеянно отозвался автор «Кандалов страсти», почувствовав, как в кармане булькнула «Моторола».

— Конкретнее! Где они прячутся? — начал раздражаться игровод.

— Да хоть где… — отмахнулся писодей, пытаясь незаметно вынуть из кармана телефон.

— Не отвлекайтесь! — пресек его попытку режиссер. — Где?

— Да хоть в «Ипокренине»! — в сердцах брякнул Андрей Львович.

— В «Ипокренине»? А что! — Жарынин совершил губами пробующее движение, словно этот сюжетный поворот имел вкус. — Неплохо! Да, они скрываются в Доме ветеранов. У кого? Кто там живет?

— Ну, допустим, отец Юлии… — вздохнул Кокотов.

— Нет, отец не годится. Ему едва за пятьдесят. К тому же он умер. Лучше дед. Юля устраивает смотрины, хочет показать своего окончательного мужчину любимому дедушке, качавшему ее в колыбели.

— Обычно все-таки показывают родителям… — мстительно заметил писодей.

— Дались вам эти родители! — взорвался игровод. — Они погибли. Разбились на машине. Довольны? Сироту вырастил дед. Генерал. Грушник!

— Яблочник, — поддел Андрей Львович, изнемогая от желания прочитать эсэмэску.

— Запомните: грушник не может быть яблочником. «Яблоко» — партия агентов влияния.

— Какого влияния?

— Американского! — строго ответил Жарынин. — Вы знаете, как называют Нью-Йорк?

— Как??

— «Биг эпл». Большое яблоко. А у нас в Москве — «маленькое яблоко». Вам все ясно? Итак, дедушка — генерал-лейтенант в отставке, в прошлом начальник сверхсекретного отдела ГРУ. Как его зовут?

— Степан Петрович.

— Тепло! Но давайте рассуждать! Он настоящий советский генерал, а не какой-нибудь там мебельщик, он поднялся на командные высоты из толщи народной жизни, его отец пахал землю, растил хлеб — и поэтому Юлиного дедушку мы назовем Степаном Митрофановичем. Как вам — Степан Митрофанович?

— Изумительно! Но если мне не изменяет память, — едко заметил Кокотов, — мать Юлии — Анна Ивановна — жива-здорова и даже настаивала на браке дочери с Черевковым.

— Эх вы, аудиторская душонка! Слушайте и запоминайте: отец Юлии, талантливый молодой ученый Игорь Степанович женился в студенчестве вопреки воле отца на свистушке-однокурснице, был несчастен в браке. Однажды, узнав об очередной курортной измене жены, он помчался выяснять отношения в Сухум и сорвался в пропасть на Военно-Грузинской дороге. Генерал проклял сноху и никогда с ней не общался. Такой вариант вас устраивает?

— Вполне. Но если Степан Митрофанович — генерал, то почему у него такая бедная внучка?

— М-да… Есть в вас какая-то либеральная паскудинка. Не знаю уж, наследственная или приобретенная! Ну какие особые богатства мог скопить советский генерал на службе Отечеству, если не продавал американцам секреты, а чеченцам — ракеты «земля-воздух»? Вспомните перестройку, несчастного маршала Ахромеева, которого журналюги опозорили, раззвонив, что у него на даче целых два холодильника. Целых два, в то время как у простых советских людей — по одному. Не выдержав позора, полководец повесился в своем кремлевском кабинете. А вы про богатства! Откуда? С чего? У Степана Митрофановича была хорошая зарплата, премии за удачные операции, паек, лечебные — и все. Слышите, все! В 1991-м его вышибли в отставку вместе с Шебаршиным, сбережения сожрал свинья Гайдар, а дачу в Кратове сожгли риелторы…

— Как у особиста Скотина? — деликатно уточнил Кокотов.

— Представьте себе! Большую генеральскую квартиру в сталинском доме на улице Алабяна он честно сдал в фонд Дома ветеранов невидимого фронта (ДВНФ)…

— Как Ласунская?

— Именно… — тяжко вздохнул игровод.

— Не соглашается Вера Витольдовна? — участливо спросил писодей.

— Пока нет, но я кое-что предпринял. Надеюсь, подействует.

Жарынин самодовольно потер руки, взялся за трубку ярко-оранжевого цвета, раскурил и наполнил комнату табачным ароматом с легкой вишневой отдушкой. Несколько раз пройдясь по комнате, он продолжил с воодушевлением:

— …Итак, любящая внучка привозит к деду своего окончательного мужчину. ДВНФ скрыт за высоким бетонным забором, КПП охраняют двухметровые верзилы в крапчатых беретах, они долго и дотошно проверяют паспорта влюбленной парочки. Кириллу это в диковинку. Но вот их впускают, и они идут по липовым аллеям к белому с колоннами барскому дому. Снимать будем здесь, в «Ипокренине». Дешево и сердито! Навстречу им попадаются бодрые старички в спортивных костюмах, с некоторыми Юля вежливо здоровается, она ведь часто навещает деда. В лысых и седых головах пенсионеров плаща и кинжала спрятаны такие научные открытия, такие геополитические секреты, такие агентурные тайны, что, выскочи все это наружу, рухнут с треском правительства, карта мира перелицуется, как старый лапсердак, а репутации великих вождей рассыплются в зловонный прах. Но старикам приказано молчать, и они молчат, с интересом рассматривая нового кавалера внучки своего соратника. Раньше она приезжала с неприятным лысым типом, нетерпеливо поглядывавшим на свой брегет размером с консервную банку. Теперь они оценивают, перешептываясь, Кирилла, смущенного таким вниманием.

— Смотри! — тихо говорит любимому Юлия.

— Что, что такое?

Мимо провезли в кресле древнего старика, похожего на хорошо сохранившиеся мощи. Здесь его все зовут Мартын Мартынович. Но на самом деле это наци номер два Мартин Борман, самый секретный советский разведчик, чудом выбравшийся невредимым в 1945-м из бункера рейхсканцелярии. А вот старый китаец во френче ухаживает за кустиком чайных роз…

В кармане писодея опять булькнула «Моторола», докладывая о новом месседже. Кокотов отважно выхватил телефон и вскрыл конвертик, но прочитать успел только первые слова:

О, мой рыцарь…

Игровод молниеносно подскочил, грубо вырвал трубку, мельком глянул на экранчик, ухмыльнулся и убрал мобильник в карман.

— Отдайте! — взмолился автор «Роковой взаимности».

— Не отдам. Теперь вы будете меня слушать, лыцарь!

— Не смейте читать мои письма!

— За мои деньги я буду читать не только ваши письма, но и ваши мысли! Ясно?

— Отдайте немедленно!

— Научитесь меня слушать — отдам.

— Я слушаю! — вспыхнул писодей.

— Слу-ушаю… — передразнил режиссер с ехидством педагога, заставшего второгодника с порнографическим журналом под партой. — Ну, и о чем же я вам только что говорил?