— Хорош речь! — Орев захлопал крыльями.

Гончая улыбнулся:

— Так и есть. Это все, что я знаю, кроме того, что в Концедоре есть семья, которая утверждает, что у нее есть топорик, который, по их словам, оставил авгур. Я видел его, и это просто старый топорик, без всякой магической силы, насколько я знаю. Ты выглядишь очень задумчивым, Рог.

Он кивнул:

— Да, потому что твоя история предполагает, что Шелк покинул Вайрон — что он на Синей или Зеленой, если еще жив. Патера Шелк был тем самым авгуром, который своим топориком вскрыл ставни Мукор, и, таким образом, вне всякого сомнения, был авгуром в этой истории. Я бы предположил, что мудрая ведьма в черных одеждах представляет чье-то смутное воспоминание о майтере Роза; но Шелк был авгуром. В этом не может быть никаких сомнений.

Он повернулся к Хряку:

— Никто — в том числе и я — никогда не спрашивал, что стало с другими людьми, которые жили здесь, но мы должны были спросить. Шелк убил Кровь, Ехидна убила Мускуса; Гиацинт стала женой Шелка, и Шелк заботился о Мукор, пока она не уехала на Синюю вместе со своей бабушкой. Доктор Журавль — я почти забыл о нем, хотя и не должен был — был убит по ошибке гвардейцем. Я не сомневаюсь, что некоторые другие, в особенности телохранители Крови, были убиты в битве, освободившей Шелка и других пленников, которых держало здесь Аюнтамьенто. И все же здесь было не меньше двух-трех дюжин поваров, горничных, лакеев и проституток.

Безглазое лицо Хряка обратилось к огню:

— Х'эт грит те, хак слепой могет зырить бабу, кореш?

— Нет, Хряк. На самом деле нет; но это говорит мне нечто столь же важное, о чем я, возможно, мог забыть — настоящие истории, настоящие события никогда не заканчиваются. Когда мы с Крапивой написали наши несколько страниц о Крови, мы думали, что история Крови и этого большого дома закончилась. Кровь был мертв, дом разграблен, и нам ничего не оставалось, как записать то, что мы слышали от Шелка, Гиацинт и старика, который изготовил воздушного змея. Между прочим, он приехал с нами на Синюю и не хотел, чтобы мы называли его по имени, хотя много рассказывал нам о Мускусе и его птицах. Мы никогда не предполагали, что Кровь, его дочь и его дом будут жить в легенде, но именно это и произошло.

— Х'эт книга х'или чо-то такое, чо ты написал, кореш?

— Да, мы вместе с женой ее написали. Можно мне немного твоего вина, Гончая?

— Конечно. Ты сказал, что ничего не хочешь.

— Я знаю. — Он вытер горлышко бутылки и поднес ее к своему горлу.

— За меня, кореш?

— Да. Ты не можешь пить с тех пор, как потерял зрение. По крайней мере, так ты мне сказал.

— Х'йа. Бык, который пьет, должен зырить, х'или х'он навернется.

— Я понимаю. Мы — ты и я, Хряк — ближе друг к другу, чем любой из нас к Гончей, хотя он и Пижма так хорошо к нам отнеслись. Если ты не можешь пить вино, то и я не буду. Мы собираемся разделиться на некоторое время, и, по правде говоря, я думаю, что несколько глотков хорошего вина Гончей могут понадобиться, чтобы отогнать призраков. Держи, Гончая, и спасибо тебе.

Гончая взял бутылку:

— Ты имеешь в виду рассказ об уродливой дочери?

— Не х'уродина, для мя, — сказал Хряк слишком громко.

— Шелк речь!

— Нет, я буду искать Мукор — дочь из твоего рассказа. — Он встал, опираясь на посох. — Я оставлю свой фонарь здесь, с тобой. Как ты говоришь, свеча ценна и новую отыскать непросто. Я не нуждаюсь в ней, чтобы увидеть ее, как Хряк не нуждается в глазах. Мне никогда не приходило в голову спросить, как Шелк видит Мукор, когда она не присутствует физически.

Хряк тоже поднялся:

— Х'иду с тобой, кореш.

— Я... это то, что я предпочел бы сделать один.

— Будешь слепым, хак Хряк, кореш. Х'орев может сказать те, но лучше бы х'у тя был хто-нибудь, хто привык к темноте. Кореш…

— Да, Хряк?

— Храсотуля х'она была, кореш. Храсивая для мя, для старины Хряка. Ты — х'умный бык, кореш.

Он покачал головой, хотя и знал, что Хряк не видит этого жеста:

— Нет, Хряк.

— Нет, ты башковитый. Х'а х'она не выше моего пояса, х'и костлявая. Но храсотуля все х'одно, для мя. Знаешь почему, кореш?

— Да, я так думаю. Потому что ты мог видеть ее, и она была единственным, кого ты видел за все это время. За долгие годы.

— В самую точку, кореш. Ты ведь х'ее знаешь, х'а?

— Да, Хряк. Я... я понимаю, что для тебя это ничего не значит, но я помогал кормить и ухаживать за ней, пока мы жили во Дворце кальде в Вайроне. — Он повернулся к Гончей. — Тебя не удивляет, что я несколько дней прожил во Дворце кальде?

Гончая покачал головой.

— Прожил, и мы с Крапивой познакомились там с Мукор, женщиной, которую ты называешь уродливой дочерью. Много позже она дала мне прирученного хуза. Я хотел бы показать ей, что я пытаюсь отблагодарить ее и найти глаз для ее бабушки, и спросить, где Шелк.

— Вы доверяете этому призраку, оба, — сказал Гончая.

— Да. За исключением того, что она не мертва — или я не верю, что она мертва. И, конечно, она не умерла от голода в этом доме.

— Х'ежели ты возражаешь, чо х'он пойдет, кореш...

— Да, возражаю. Я... да.

— Х'и хак ты мне помешаешь? Думаешь, ты могешь х'идти так тихо, чо никто не х'услышит тя?

— Хряк идти, — объявил Орев.

— Погри с ней, кореш. Х'и х'он? Будет стоять х'у тя за спиной х'и зырить поверх твоей головы. Ты слышь, кореш? Только зырить.

— Да, Хряк. Я понимаю. Если я соглашусь, ты мне поможешь? Там надо карабкаться, и это может быть трудным. Ты позволишь мне встать тебе на плечи?

— Позволит ли х'он? Х'он позволит!

— Тогда пойдем со мной.

Вместе они вышли в слепую темноту. Один из ослов заржал, обрадовавшись человеческим шагам, и оба заговорили с ним — оба были одинаково рады услышать другой голос, пусть даже это был не более чем голос дружелюбного животного. Когда они остановились и снова повернулись лицом к вилле, слабое сияние огня, сочившееся через открытую дверь, казалось таким же далеким, как горящий город в небоземлях.

— Худа мы х'идем, кореш?

— В комнату, о которой упоминал Гончая. — Он понял, что говорит почти шепотом, и откашлялся. — Комната, в которую Мукор была заключена Кровью. Сейчас мы стоим лицом к вилле, и комната должна быть справа, хотя я не могу быть в этом уверен. Орев, ты ведь видишь здание перед нами, не так ли?

— Видеть дом!

— Хорошо. В одном его конце находилась оранжерея, довольно низкая пристройка с зубчатым парапетом, как и все остальные, и большими окнами. Ты это видишь?