Но прежде эта сучка перебила своих родичей — всех, кроме одного.

Глупый, безмозглый мужчина — отдал свою любовь такой женщине.

Её гнев не умер после Обряда, не погиб, даже когда сама она — слишком изломанная, чтобы ходить, — оказалась отрезана от Обета и покинута в вечном мраке. И любопытные духи услышали её плач, явились, чтобы утешить… Что ж, она пожрала их, забрала их силу. Слой за слоем. Ибо они тоже были глупыми, безмозглыми созданиями и бестолково тратили эту силу на бессмысленные дела. А у неё была Цель.

Дети заполонили мир наверху. А кем была их мать? Та самая сучка, которую изгнали из племени!

А отец?

О да, она ведь пришла к нему. В ту самую, последнюю ночь. Пришла. От него несло её запахом, когда воины выволокли его на свет следующим утром. Разило! Вся правда горела у него в глазах!

И этого она не могла — не хотела — забыть.

Месть стала зверем, и зверь истомился в цепях. Только мести она и хотела.

И скоро месть свершится.

И даже Рараку её не остановит. Все дети умрут.

Дети умрут. Я очищу мир от их отродья, от высокомерных ублюдков, рождённых одной-единственной матерью. Конечно, она не могла принять Обряд. Новый мир уже созревал у неё во чреве.

А теперь я наконец восстану вновь. Облачённая в плоть одной из её дочерей, я убью этот мир.

Она видела перед собой открытую дорогу, прямую и ясную, манящую. Тоннель, обрамлённый извилистыми, закрученными тенями.

Хорошо будет вновь ходить по земле.

Ощутить тепло плоти и жар крови.

Вкус воды. Пищи.

Дышать. И убивать.

Ша’ик зашагала по склону, словно ничего не видела. Её ждала долина, поле битвы. Она заметила малазанские разъезды на противоположном гребне. Один поскакал обратно в лагерь, другие просто смотрели.

Значит, поняли. Она знала, что поймут.

Смутные, далёкие крики за спиной. Она улыбнулась. Ну, конечно, в конце концов остались те два воина, что первыми встретили меня. Глупо было в них сомневаться. Я знаю, что каждый из них готов биться вместо меня.

Но они не могут.

Это мой бой. Мой — и моей богини.

— Войдите.

Капитан Кенеб на миг замешкался, попытался собраться, затем шагнул в штабной шатёр.

Она облачалась в доспехи. Несложная задача оказалась бы ещё проще, будь под рукой слуга, но, разумеется, по мнению Тавор, в нём не было необходимости.

Хотя, возможно, на самом деле всё не совсем так.

— Адъюнкт.

— В чём дело, капитан?

— Я только что был в шатре Кулака. Дежурные немедленно вызвали лекаря и целителя, но было слишком поздно. Адъюнкт Тавор, Гэмет умер прошлой ночью. Сосуд лопнул у него в голове. Лекарь говорит, тромб, который образовался в ту ночь, когда он упал с коня. Я… глубоко сожалею.

Её осунувшееся, непримечательное лицо побледнело. Капитан заметил, что она упёрлась рукой в стол, чтобы не упасть.

— Умер?

— Во сне.

Тавор отвернулась, посмотрела на части доспехов, разложенные на столешнице.

— Благодарю вас, капитан. Сейчас, пожалуйста, оставьте меня и передайте Ян’тарь…

Снаружи послышался шум, затем внутрь ворвался юный виканец.

— Адъюнкт! Ша’ик спустилась в долину! Она вызывает вас на бой!

После долгой паузы Тавор кивнула:

— Хорошо. Последний приказ отменяется, капитан. Вы оба свободны.

Адъюнкт отвернулась и вновь занялась доспехами.

Кенеб жестом пропустил вперёд юношу, затем вышел сам.

За пологом шатра капитан остановился в нерешительности.

Гэмет ведь так бы и поступил… верно?

— Она с ней сразится? — спросил виканец.

Кенеб покосился на юношу.

— Да. Возвращайся к Темулу, парень. Так или иначе, нам сегодня предстоит битва.

Юнец побежал прочь, а капитан смотрел ему вслед.

Затем повернулся к скромному шатру, расположившемуся в двадцати шагах слева. У входа не дежурили солдаты. Кенеб замер перед входом.

— Госпожа Ян’тарь, вы здесь?

На пороге возникла фигура. В толстой коже — в лёгком доспехе, поражённо осознал Кенеб, — и с длинным мечом у бедра.

— Адъюнкт желает начать утреннюю тренировку?

Кенеб встретил взгляд спокойных глаз, цвет которых и дал женщине такое имя. Бездонный взгляд. Он внутренне встряхнулся.

— Гэмет умер прошлой ночью. Я только что сообщил адъюнкту.

Взор женщины метнулся к штабному шатру.

— Ясно.

— А в долине между двумя армиями сейчас стоит Ша’ик… и ждёт. Мне показалось, госпожа, что адъюнкту может прийтись кстати помощь с доспехами.

К его удивлению, женщина повернулась и направилась обратно в свой шатёр.

— Не сегодня, капитан. Я понимаю ваш порыв… но нет. Не сегодня. Доброго вам дня, сэр.

И Ян’тарь скрылась внутри.

Кенеб замер неподвижно — настолько он был потрясён.

Ладно, признаю, я не понимаю женщин.

Он снова повернулся к штабному шатру, как раз вовремя, чтобы увидеть, как оттуда вышла адъюнкт, затягивая ремешки на перчатках. На голове покоился шлем с прикреплёнными нащёчниками. Забрало не прикрывало глаз — многие бойцы считали, что прорези слишком ограничивают обзор. Тавор остановилась, на миг подняла взгляд к утреннему небу, а затем зашагала вперёд.

Капитан дал ей отойти на некоторое расстояние, затем двинулся следом.

Л’орик пробирался через сплетённые тени, задевал локтями скелетоподобные ветви, спотыкался о шишковатые корни. Этого он не ожидал. Должна ведь была открыться дорога, тропа через этот чёрный лес.

Треклятая богиня была здесь. Рядом. Наверняка — нужно только найти её след.

Влажный, холодный воздух, покосившиеся стволы — будто землетрясение только что перекосило землю. Наверху деревья скрипели на сильном ветру. И повсюду призраки, заблудшие тени — они бросались к Высшему магу, а затем отскакивали прочь. Вставали из рыхлой почвы, как привидения, шипели над головой, пока он ковылял по лесу.

А затем за деревьями блеснул огонь.

Задыхаясь, Л’орик побежал на свет.

Это была она. Пламя подтвердило его подозрения. Имасска, обрывки цепей Телланна, отсечённая от Обряда… о, ей не место здесь, совсем не место.

Хтонические духи окружили её пылающее тело — наросты могущества, которое она присвоила за тысячи лет. Ненависть и злоба превратили их в жестоких, омерзительных созданий.