мой получил прощение… Не скрою, предупреждая о том, что дело это непростое, я утаил от тебя весьма печальные обстоятельства: еще в Армении мне трижды снился закованный в цепи брат, который невыносимо страдал. Я не знал, как ему помочь, но внутренний голос подсказал мне, что надо ехать в Дамаск. Я полагал, что мне предстоит совершить большое паломничество, но оно не понадобилось, ибо я уже обрел успокоение: этой ночью брат явился мне в тончайших одеждах из белоснежного льна, а твои четки парили над его головой и блистали точно звезды… Благодарность моя не знает границ, проси, госпожа, чего только пожелаешь. Наследство моего брата достанется тебе: тем самым мы отблагодарим Небо, орудием коего ты явилась».

Позднее Хамене призналась своей внучке, что до той поры не сознавала, сколь милостиво к ней Небо.

«Видишь, доченька, что значит самоуничижение? — сказала прабабка. — Вечно люди себя недооценивают».

Слова армянина ошеломили и обрадовали Хамене, однако она была полна решимости добиться счастья и на земле. Легким, непринужденным движением бабуля положила на стол четки и сняла с лица покрывало.

«Всевышний, мой господин, добр, — сказала она, — он выбирает тех, кого любит, и милость, оказанная твоему брату, частично вознаграждает меня за труды. Теперь давай поужинаем, потолкуем и, надеюсь, договоримся».

Илаг Кадахе опять подал роскошный ужин и, уже не боясь, поставил на стол несколько бутылок вина. Моя прабабка ела, пила и из кожи вон лезла, стараясь очаровать своего сотрапезника, что конечно же его забавляло. Но вот ужин окончился, пришло время для объяснений.

Армянин почтительно взял Хамене за руки и усадил на софу.

«Святая женщина, — сказал он, — укажи мне, каким способом я могу отблагодарить тебя за то, что ты сделала».

«Ну, — отвечала моя прабабка, — когда люди более или менее подходят друг другу по возрасту, когда совпадают их нравы и вера…»

«Что ты хочешь сказать, госпожа? О, ты не представляешь, как огорчительно мне слышать подобные слова! Ах, да, разумеется, я должен был это предположить… О, как я несчастен! Узнав, в сколь плачевном состоянии находится мой брат, и полагая, что это кара за его чрезмерную любовь к женщинам, а также имея основания упрекать себя за тот же грех, я дал обет, что, если мне удастся избавить его от страданий, я никогда больше не женюсь».

«Обет — дело серьезное, — кивнула моя прабабка, — но поправимое. Надо отправиться в Мекку, получить освобождение от этого зарока{341}, и тогда с чистой совестью, ибо речь идет о союзе разумном…»

«Весьма, весьма разумном», — согласился армянин.

«Я поеду с тобой», — заявила Хамене.

«Да, да, и захвати свои четки. Жаль, что в этом году ничего не получится, поскольку караван в Мекку только что ушел. Но, моя дорогая, моя святая женщина, подумай, что я могу сделать для тебя сейчас, не дожидаясь будущего года».

«Помоги мне отомстить факирам, дервишам, их предводителям и иль-накибу».

«Ты хочешь одним махом избавиться от всех сразу? Это будет выглядеть как мор, а чума не в моей власти. Я не против отмщения, но нельзя забывать и о покое людей. Сейчас я докажу тебе это в двух словах… Если бы каждый из нас избавился сегодня от своего врага, завтра на земле воцарился бы мир, и, по правде говоря, о большем не стоит и мечтать. Я не намерен жалеть твоих недругов, и всё же ради всего святого мы должны уберечь тех, кто неопасен. Я готов оказать тебе подобную услугу, но мне потребуется немного времени. Нет ли у тебя какого-нибудь еще желания, которое касалось бы тебя и только тебя… Может, у тебя есть дети?»

«Увы, господин, у меня осталась лишь одна внучка».

«Сколько ей лет?»

«Шестнадцать».

«Шестнадцать! Прекрасный возраст, и если она в тебя, то должна быть очаровательной».

«Ты очень любезен, но, по правде говоря, на всей земле не сыскать второй такой красавицы и умницы».

Торговец неторопливо поднялся с софы, забрался на лесенку, снял с самой верхней полки шкатулку, спустившись вниз, открыл ее и достал ожерелье из жемчужин столь белоснежных и ровных, что цены им не было.

«Вот, — сказал армянин, — четки для моей прекрасной и набожной внучки. Приложи к ним свои, дабы придать им капельку святости, и пойдем вместе отнесем мой подарок».

Хамене была вдовой торговца жемчугом. Она сразу смекнула, какой великой ценности было это ожерелье, достойное самой царицы, и решила, что мужчина, готовый сделать столь дорогой подарок незнакомой девушке, на руку которой он не претендует, не станет откладывать путешествие в Мекку. Глаза ее засияли от радости.

«Пойдем, — согласилась Хамене, — ты так любезен и мил, что тебе невозможно отказать. Ты будешь первым мужчиной, который увидит мою Ятиссу».

Нет смысла описывать поведение армянина в доме моей прабабки. Он осыпал Хамене и ее внучку любезностями и похвалами, очаровал обеих и удалился, пригласив мою бабулю к себе на следующий день.

Старуха с радостью согласилась, надеясь, что они поговорят о будущем паломничестве. Она пришла спозаранку, когда армянин беседовал с какими-то покупателями.

«Госпожа моя, я в твоем распоряжении. — Он выпроводил всех из лавки, захлопнул шкатулки и обратился к своему помощнику: — Илаг Кадахе, тебе пора бы понять, что, когда к нам приходит эта госпожа, незваным посетителям здесь не место».

Хозяин лавки и его гостья сели на софу.

«Ты познакомила меня с очаровательным созданием, — признался армянин. — Я питаю теплые чувства к вам обеим и хочу, чтобы внучка твоя стала богатой и счастливой. Эта мысль всю ночь не давала мне покоя, и после ужина я скажу, что надумал».

Надежды, которые вселила в душу Хамене подобная речь, так обрадовали мою прабабку, что она ела с превеликим аппетитом и при этом очень спешила, ибо ей не терпелось поскорее покончить с трапезой и перейти к делу.

«Поговорим о нашей внучке, — сказал армянин. — Знаешь ли ты, что она весьма лакомый кусочек и годится в жены даже царевичу?»

«Ты прав, — согласилась моя прабабка, — я и сама так думала. Жаль, но придется царям без нее обойтись, потому что до них нам не достать».

«Так вот, моя дорогая святая, знай, у меня гораздо больше возможностей, чем ты думаешь. Твои молитвы достигают Неба, я же кое-что могу на земле. Что ты дашь мне, если с моей помощью твоя внучка станет женой наследника могущественного государя?»

«Я… Но ведь