…В два ночи приехал клиент на «Ниве», закинул мешок штукатурки. За ним сразу «газелька» – две упаковки плитки, штукатурка, цемент. Больше никто не приезжал. Навар небогатый, а еще прорабу долю надо отстегнуть. И что? Зато в душе чисто и светло…

Да… Светло, как у негра в жопе.

Утром, с самого ранья, нарисовался шлифовщик Миша – старый, выживший из ума хрен на пенсии, он всегда чуть свет приходит и сразу включает свой «вибратор». Миша уверен, что сейчас пятидесятый какой-то там год и Сталин при власти, – вот и старается, план перевыполняет, чтобы за саботаж не посадили.

– Миша, хреново быть дурным?

– Чего?

Миша с видимым сожалением выключает свою шлифмашинку, тянет голову ухом вперед – он плохо слышит.

– Хреново, спрашиваю, когда в кумполе свистит?

До него доходит.

– А-а! Не, ничего! Но ты потише ругайся, тебя оштрафовать могут за такое дело!

Миша опасливо оглядывается по сторонам, поворачивает включатель и, сотрясаясь вместе с машиной, отползает в другой угол комнаты.

Клоп с презрением и сожалением смотрит ему вслед. Ему кажется, он видит самого себя в недалеком будущем. Съехавший с катушек Клоп… Ничего сверхъестественного. Это происходит не сразу. Это происходит постепенно. Он знает как. Первым делом начинаешь шугаться всего, да во снах видеть покойников – какого-нибудь Черкеса, к примеру…

Кровать сложена из плоских деревянных щитов, которые строители обычно укладывают на леса. Еще в бытовке есть стол и стул. Туалет – в дальнем конце стройки, за забором. И летний душ там же. Если сравнить с жилищем, которое он себе оборудовал когда-то в Южном мосте, то это чисто казарма. Укромности никакой. Все время кто-то шастает рядом, и деньги могут спереть, как пить дать. А то и чего похуже.

Вот, например, явится чужой человек. Чего ему надо, неизвестно. Это ведь стройка, а не колония, конвой по периметру не стоит. Мол, я Клопа ищу… «Да вон там он, – скажут. – В бытовке у себя дрыхнет после ночного дежурства…»

Открыть запертую на щеколду хлипкую дверь не проблема, особливо если ты полжизни только тем и занимаешься, что отпираешь чужие двери. Ни стука, ни скрипа. Только звякнет тихонько щеколда, повиснет бессильно. У человека этого одежда серая, и волос серый, и лицо будто из асфальта слепленное – только никто на это не обращает внимания, строителей ничем не удивишь. Вон, Женька-бетонщик, который раствор крутит на мешалке, он все время такой ходит, и ничего.

А Клоп спит, ничего не слышит и не видит. Серый человек обойдет вокруг его ложа, оскалит зубы. Изо рта серый пар идет, а в боку костяная рукоятка от кортика торчит.

– Вставай, Клоп.

Серый-серый, горячий пар. Клопу горячо, он открывает глаза. Темно в бытовке, окна завешены, и тень рядом с кроватью сопит.

– Зацени, как спалил ты меня, сучье вымя. Давно уже пепел один остался, а все равно жжет. Видишь, какой хожу? – Горячая ладонь касается лица Клопа, прожигает кожу, оставляет дымящийся след. – Ладно, Клоп. Вставай, потолковать нам надо…

Клоп кулем валится на пол, вскакивает…

И открывает глаза. Ф-фух. В бытовке жарко. Уже за полдень. Солнечные столбы упираются в грязный пол, кружится мелкая пыль. На стройке свистит кран, хрустит раствором бетономешалка, слышны голоса.

Он садится на стул, сидит, мнет руками лицо, как будто хочет выдавить, выжать прочь остатки сна. Потом широко зевает и замирает на месте, уставившись взглядом в пол.

Пока дошел до «Гиппера», оклемался. Там купил жратвы, сел в палатке «Мельника», взял пива, спокойно позавтракал. Можно сказать, он привык к своей новой жизни, частью которой были ночные кошмары и постоянная ломота в костях. Ничего, вон, солнышко греет в спину, кругом живые люди, обычные лохи из спального района, многие из них такие же помятые, как он сам… Он здесь как старая щука на отдыхе в карасином садке, и что-то менять ему пока что неинтересно.

Он окончательно решил, что на Лиса больше работать не станет. Пусть обходится без него, такой хитрожопый. И сам он тоже обойдется как-нибудь, здоровее будет.

– Здоровее буду, – повторил он вслух, втянул в себя остатки пива и со стуком поставил бокал на стол.

– Твою мать, Клоп?! – послышался чей-то голос рядом.

На пороге палатки стоял коренастый крепыш с круглой нахальной мордой и синими от наколок руками. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить: это не местный карась.

– Ты чё, не узнал меня, бродяга? А мы думали, ты в больничке какой-нибудь загнулся! Или замерз зимой! – Крепыш шаром прокатился по палатке, проскользнул между столиками, бесцеремонно вырвал из-под кого-то стул и уселся рядом с Клопом. – А ты – вона! Пиво тут тянешь, бродяга! Клоп, твою мать!! Ну?

В первый момент ему показалось, что это Черкес. Аж сердце кольнуло. Наваждение какое-то секундное… А потом узнал: Арбуз. Ну, точно – Арбуз. Причем на Черкеса он совсем не похож, ни капли.

– Я у себя сижу, свое пиво тяну, – строго проговорил Клоп. – А ты чего радуешься, словно родной братуха? Чего на рожон лезешь, людей обижаешь?

Он кивнул на ошарашенного толстяка в шляпе, оставшегося без стула.

– А чё, твой кореш? – осклабился Арбуз.

Посетитель испугался такому вниманию, замахал руками:

– Да не, все нормально, мужики!.. Я ж не в обиде! Ничего, отдыхайте!

Но Арбуз насупился, оскалился по-волчьи.

– Какие мы тебе мужики, баклан?! Мужики на зоне лес валят!

Опять плохо! Опять не так! Допил стоя толстяк свое пиво и слинял от греха подальше. И правильно сделал. Хотя Арбуз скалиться перестал.

– Так чего ты здесь паришься, бродяга? Как ты вообще? Где пропадал?

– А тебе какое дело? Зачем выпытываешь? – холодно посмотрел на него Клоп. Он уже взял себя в руки. – Или в ментовку поступил?

– Да ты чего, Клоп? – стушевался Арбуз. – Ничего я не выпытываю… Увидел вот случайно, обрадовался!.. Какая ментовка? Ты ж меня знаешь!

Клоп знал. Году так в две тысячи восьмом они вместе с Арбузом бомбанули квартиру на Замковой. С ними были еще… Кажись, Крашеный. И Батон. Неважно. Главное, Арбуз уже оправдывался, хвост поджал – хотя, если призадуматься, он абсолютно ни в чем не виноват. Но под тяжелым взглядом старого вора думается трудно, мысли сбиваются, как птичья стая под дробовым выстрелом.

– Тебя-то самого кто позвал сюда? – Клоп сверлил Арбуза ледяным взглядом. Тот даже поежился.

– Никто, – Арбуз оглянулся по сторонам, понизил голос. – Работать тут собираемся. В новостройках двери хлипкие, все замки одним ключом открываются… Потом, когда обживутся, сейфовые поставят, а пока слегонца поживиться можно. Мы так на Ливенцовке и в Заполье кое-что подняли, дело непыльное… Вот я и вышел сюда оглядеться. Хочешь с нами в долю, а?