Как благородный юноша, он вел себя предельно порядочно. Предложил кинуться в ноги родителям. Поженимся. Покроем грех законным браком. И родим. Они добрые. Примирятся.

И здесь она опять повела себя как-то странно.

— Нет! Нет! Мне надо доучиться! — Она заканчивала четвертый курс. — А потом родители — такие враги. Устроят скандал. Не простят. Изгонят из дома. Лишат крова. И материальной поддержки.

И так две недели подряд на все его уговоры. В конце концов он махнул рукой.

— Решай сама.

Она и решила. И проявила в этом решении невиданные доселе упорство и твердость.

И сейчас, и тогда все было просто. Никто из окружающих ничего не распознал. Казаков забрал ее из учреждения. Отвез домой.

Все вроде бы уладилось. Но грызли его после этой истории новые сомнения.

И вот однажды, проводив ее с факультативных занятий по английскому языку домой, он не ушел, как обычно. А скрылся в одном удобном местечке в арке между домами. Неподалеку от входа в ее подъезд. И стал поджидать.

Что-то ему подсказывало: она выйдет снова.

Ровно через пять минут переодетая в новую желтую куртку Ирина Смирнитская показалась из двери. Внимательно огляделась. И зацокала каблучками, засеменила тонкими лодыжками вдоль по улице.

Он за нею.

Через квартал она шмыгнула в дверь подъезда, в котором, как Казаков знал, жил некто Саша Абрамович.

С ним была отдельная история. Мама, чтобы избавиться от нежелательного жениха, решила свою дочечку свести с мальчиком из хорошей семьи. Предложила Саше, как отлично знающему аглицкий язык, заниматься со своим чадом дополнительно и за деньги. Тот согласился. Ирина постоянно смеялась над маминой интригой. Но на дополнительные занятия ходила регулярно.

«А зачем она пошла к нему сейчас? Время уже позднее. Вечереет. Что она там делает? — задавал себе вопрос Анатолий. — Раньше я не был столь подозрительным, — поймал он сам себя на этих размышлениях. — Но теперь, после всего это выглядит странным».

Постоял он так в подъезде с полчасика. Пострадал. Но как-то стало ему стыдно. Вышел на улицу. И даже попросил у прохожего мужичонки покурить. Так-то он не курил. А тут вот… От волнения.

Вдруг хлопает дверь. И вываливают они. Субчики-голубчики. Под ручку. Он едва успел залететь за угол, как парочка, весело болтая, на всех парах пронеслась мимо него. Тут уж, как говорится, гляди в оба. Он за ними. На безопасном расстоянии.

При входе в парк имени 28 гвардейцев-панфиловцев Казаков приотстал и потерял их в сумерках из виду на некоторое время. Но прошелся по аллейкам и снова засек парочку по яркой желтой, отсвечивающей куртке Ирины. Сидят они на скамеечке в кустах, Абрамович приобнял ее нежно. Запустил руку под кофточку. И давай целоваться.

Горячая кровь бросилась Анатолию в лицо. Ударила в голову. Руки, ноги затряслись. Все в тумане. Гнев подкатывает к горлу. Но видно, не зря с ним так долго возились наставники и учителя. Удержался. Устоял. Решил: «Подожду ее возле дома. Там разберемся».

Вернулся на позицию. Постоял. Опять покурил. Чуть остыл.

Через полчасика она идет. Юркнула в двери. И наверх.

Он следом. Окликнул не своим голосом:

— Ира!

Она не отозвалась. Только каблучки скорее застучали по лестнице. И хлопнула дверь. Он за ней. Вдох! Выдох! Вдох! Выдох! «Вдруг дома мама. Надо быть спокойнее». А дверь на замок не закрыта. Просто захлопнулась. Вошел в прихожую потихонечку. И слышит обрывки фраз. Она по телефону с кем-то разговаривает:

— Я боюсь. Он здесь возле подъезда меня ждал! Мне страшно!

Казаков опять окликнул ее:

— Ира! Солнышко! Я все видел. Что ж ты делаешь, гадина?! Мразь! Тварь! Змея подколодная! А? Я ж тебя любил…

Она бросила трубку. И к себе в комнату. Спряталась, мол. Он за ней. Она дверь закрывать. Он ногу подставил. Не дает.

И тут истерический крик:

— Что ты пришел! Что ты все меня выслеживаешь?! Ненавижу тебя!

Казаков думал, она будет каяться. А она на него поперла. И он гад. И заел ее жизнь. Лишил ее молодости. Мерзавец.

Он весь в недоумении. Стушевался. Как же так? Вел себя по-рыцарски все это время… Одно слово — конфуз.

А она распалилась. Выскочила. Глаза сухие. Злобные. Сумасшедшие. Ведьма, да и только. Кидается на него. Норовит коленкой ударить. В общем, когда крысу загоняешь в угол, смотри в оба глаза. Покусает.

Пока они выясняли отношения, время шло.

Внезапно хлопает дверь. И влетает, вкатывается сам Саша Абрамович. Весь на нервах. Красный как рак. Готовый к бою.

Как кинется к ней. И тоже с истерикой:

— Сука! Ах ты, сучка! Ты мне говорила, что уже давно ушла от этого козла. А сама!..

В следующий миг он оказывается в углу комнаты на полу. Кулак Казакова сработал инстинктивно и чётко. Абрамович садится, трясёт головой, вытирает кровь с разбитой губы.

— Только и можешь, что драться… Лучше ей вмажь. Она ведь и со мной, и с тобой! И еще с одним парнем с факультета крутила!

— Да врешь ты все! Заткнись! — Ирина вскакивает. И, как пробка, вылетает из комнаты.

— Она хуже любой проститутки. Потому что притворяется. И всегда лжет. Мне сказала, что с тобой разошлась, — продолжает кипеть Абрамович.

— Как разошлась? Она беременная от меня была!

— От тебя?! — Абрамович делано, криво усмехается. А у Анатолия в голове сумасшедшая догадка: «Е-мое!

Вот они и вылезли все нестыковочки. И сроки». В голове у него кружится, скачет. Кажется, что он куда-то проваливается.

«А я-то дурак! Господи, за что ты меня так наказал этой любовью?»

Он идёт искать Ирину, находит её во дворе.

Она рвется, что-то кричит ему в лицо. Бьется, как птица в силке. Захлебывается. А он стоит как пень, словно смотрит немое кино, и думает:

«Кто она мне? Чужой, ненужный человек, который чего-то почему-то хочет от меня!»

И в груди какой-то холодный, жгуче-ледяной камень. Все-то ему понятно. И нечего больше сказать. И еще усталость. Откуда-то из глубины души, уставшей чувствовать себя нелюбимой.

«Да пошли они все! И чего она орет благим матом? А теперь вот зарыдала. Зачем?»

И вдруг ее слезы как-то опять толкнулись в сердце. И оно отозвалось болью. Такой болью. Он вдруг понял, что это конец. Обнял ее. Прижал к себе. Эту сучку. Родную сучку. С которой он так долго был связан. Которая дала ему такой жестокий урок на всю жизнь. Сломала, искорежила что-то важное в его душе.

Они стояли так несколько минут в обнимку. Боялись оттолкнуться друг от друга. Понимали, что это навсегда.

А потом вдруг заплакали вместе…