Автоматчики стали перед четверкой арестантов. Те зашевелились.

– Целься! – скомандовал Керженцев.

В рядах штрафников поднялся гул.

– Пожалейте хотя бы остальных! – сказал Титов. – Они же не только этих положат!

Керженцев отмахнулся.

– Никакой жалости! – сказал он. – Когда в строю одни враги народа, формулировку «расстрелять перед строем» я трактую именно так. Не будем препираться… Огонь!

Двое энкавэдэшников с энтузиазмом принялись палить по солдатам, отданным им на расстерзание. Пять секунд – и с несчастными было покончено.

Из первого ряда позади расстрелянных выпало несколько человек. Один закричал.

– Раненых добить! – распорядился Керженцев.

Добили. С таким же энтузиазмом. Трупы оттащили в сторону. В повисшем над оврагом молчании было слышно только тяжелое уханье какой-то птицы.

Белоконь взглянул на Титова. Но капитан не двигался и смотрел прямо перед собой единственным здоровым глазом.

Керженцев отошел так, чтобы его видели все арестанты. Он откашлялся и заговорил. Его речь была четкой и отрепетированной. Белоконь заметил это, хотя слова капитана госбезопасности доносились до него как сквозь завесу: он все слышал, но мало что понимал. Керженцев начал с того, что объявил штрафникам, что никаких прав у них отныне нет – только обязанности. Наказание за невыполненный приказ, как и за любую, даже незначительную провинность, – расстрел.

– Вы живы до первого проступка, – говорил капитан госбезопасности. – Не оступайтесь, идите только вперед – и вы вернете себе прежние звания и ордена! Социалистическая родина, которую вы предали и растоптали, та родина, которой вы плюнули в лицо, – милосердна! Она дает вам шанс искупить свои преступления. Цените его, солдаты! Ваша вина может быть смыта только кровью, пролитой на поле боя. Но вы ошибаетесь, если думаете, что можно просто получить пулю и реабилитироваться. Прежде всего, вы должны выполнить боевую задачу. Простых задач теперь не будет, время простых задач закончилось, как закончится теперь и отступление наших войск…

И еще много слов в таком же духе. Кое-что в этой гладкой речи было хорошо и правильно, но общее впечатление от нее складывалось предельно мерзкое. Действия Керженцева говорили сами за себя – после них его слова явно не имели для штрафников никакой ценности. Наконец капитан госбезопасности закончил, было заметно, что он чрезвычайно доволен собой. Мутные взгляды слушателей его нисколько не смущали.

Керженцев потер руки и поручил подчиненным пересчитать убитых по всему оврагу. Получив отчет, он широким жестом указал на стоящего истуканом Титова.

– Товарищи солдаты! – сказал он. – Познакомьтесь со своим командиром Титовым Вячеславом Васильевичем!

Белоконь вздрогнул, но тут же решил не обращать внимания на совпадение. То, что его сын – тоже Вячеслав Васильевич, ровным счетом ничего не значило.

– Капитан Титов – член КПСС, – говорил Керженцев, – кавалер ордена Боевого Красного Знамени и дважды кавалер ордена Отечественной войны I степени. Партия доверила вашу роту настоящему советскому офицеру. Не подведите его, штрафники! Безупречное выполнение приказов ротного командира – ваш путь к реабилитации!..

Услышав свою фамилию, Титов вышел из ступора и тоже хотел что-то сказать. Он вклинился в первую же паузу, которую можно было считать окончанием речи капитана госбезопасности:

– Товарищи бойцы! Братья! – громко начал Титов. Керженцев при этих словах поперхнулся, но дал ротному продолжить. – Мы все здесь – земляки! Каждый из нас защищает землю своих предков! Не отдадим врагу ни пяди! Не отступим, чего бы нам это ни стоило! Ни шагу назад!!! Эти слова приказа народного комиссара обороны теперь звучат в каждом сердце!..

Здоровая часть лица Титова стала почти такой же красной, как и ожог. Командир роты говорил от души. Некоторые штрафники – Белоконь заметил нескольких рядом с собой – слушали его с искренним участием. Блеск в глазах, сжатые губы… Остальные старались не шевелиться и просто ждали, когда это кончится.

Расстрел бойцов перед строем и прямо в строю вызвал непроизвольную реакцию в рядах разжалованных красноармейцев. Дышать теперь было еще сложнее. Белоконь предпринимал все возможное, чтобы его не стошнило на ноги командиров. Было бы нелепо погибнуть за этот сомнительный акт протеста.

Керженцев смотрел на часы. Он дал Титову три минуты, после чего сказал официальным тоном:

– Капитан, принимайте роту!

Титов вытянулся по стойке «смирно». Гэбист сообщил:

– Первоначально в ней было триста пятьдесят солдат и разжалованных офицеров. На данный момент двенадцать выбыли без восстановления в звании. Список выбывших, выписки из личных дел вашего текущего состава и форму для похоронных извещений получите позже… Отвечаю на ваш вопрос о якобы чрезмерном количестве бойцов роты, – четко проговорил Керженцев, однако по лицу Титова было видно, что он об этом не спрашивал. – Первоначальная численность вашего переменного состава одобрена командармом. Вам и вашим людям предстоит нелегкая работа, товарищ Титов. Есть все основания полагать, что количество солдат очень скоро выровняется до положенного… Что еще? Ах, да! Рекомендую назначить взводных и познакомить роту с другими офицерами. Вернее, сначала познакомить, а потом уж взводных.

Титов представил прибывших с ним военных и охарактеризовал каждого как «верного сына отечества». У отечества было три сына: зам командира Гвишиани, замполит Дрозд и санинструктор Попов. Младший лейтенант Попов явно не вписывался в ряды опытных офицеров, скорее, он был похож на перепуганного мальчишку. Он и был мальчишкой – застенчивым толстогубым пареньком с детским румянцем на щеках. Совсем другое впечатление производил старлей Ладо Гвишиани – он смотрел на штрафников с достоинством горского князя, озирающего свое войско. Молодой кавказец мог быть и простым пастухом, но в лейтенантской форме он выглядел эффектно. Кругленький ротный комиссар Дрозд тоже пытался задирать нос, но из-за низкого роста не преуспел. Донести до штрафников свое бесценное слово в качестве политрука ему просто не дали.

– Хватит речей, – сказал Керженцев. – Титов, у вас нет старшины и взводных. Старшину выберете из числа отличившихся в бою. Сейчас решим со взводными. Вы можете взять их только из бывших сержантов. Провинившихся офицеров настоятельно не рекомендуется назначать на руководящие должности.

Было видно, что Титову претит повиноваться капитану госбезопасности в деле управления собственной ротой, но возражать он не стал.

– Сержанты, старшие сержанты и старшины! – громко произнес ротный. – Слушай мою команду! Из первой шеренги – шаг вперед! Из второй шеренги – два шага вперед! Из третьей шеренги – три шага вперед!

Белоконь шагнул вместе с остальными. Сержантов оказалось не так много – человек двадцать, не больше. Титов осматривал грязных и избитых кандидатов во взводные на предмет застегнутых пуговиц или чего-то подобного, видимого только его острым глазом. Некоторым он задавал вопросы, других сразу отправлял обратно в строй. Количество стоящих перед строем сержантов уменьшилось до пяти. Белоконя пока ни о чем не спрашивали, но и назад не отправляли. Когда Титов отбраковал еще одного потенциального взводного, вмешался Керженцев. Он кивнул в сторону Белоконя и сказал: