Мараван присоединился к шествию. В отличие от остальных мужчин, одетых в традиционные индийские костюмы, он был в белой рубашке с галстуком, брюках и пиджаке. И только знак благословения, нарисованный у него на лбу священником, свидетельствовал о том, что он не посторонний наблюдатель.

— Где ваша жена? — спросил женский голос.

Молодая тамилка из трамвая вопросительно смотрела на него снизу вверх. Как её зовут, Сандана?

— Здравствуйте, Сандана. У меня нет жены, — ответил Мараван.

— Но моя мама видела её у вас в квартире, — удивилась девушка.

— Когда же она успела там побывать?

— Когда забирала у вас мотагамы для храма.

Только сейчас он понял, почему та женщина показалась ему знакомой.

— Это была Андреа, — объяснил он. — Она мне не жена, мы с ней вместе работаем. Я готовлю, а она организовывает заказы и обслуживает клиентов.

— Но она не тамилка?

— Нет, она родилась здесь.

— Я тоже. Тем не менее я тамилка.

— Думаю, что она швейцарка, — сказал Мараван. — А почему вы спрашиваете об этом?

Её смуглая кожа стала как будто ещё темнее, но глаз она не опустила.

— Просто потому, что увидела вас, — ответила девушка.

Когда процессия вернулась к воротам храма, люди образовали вокруг богини полукруг. Мараван оказался рядом с Санданой. Потеряв равновесие в толчее, девушка схватила его за руку. Мараван чувствовал её тёплые пальцы на своём запястье, за которое Сандана держалась чуточку больше, чем это было необходимо.

— Кали, Кали, почему ты забыла нас? — всхлипывала рядом какая-то женщина.

Она протянула богине сложенные ладони и вдруг хлопнула ими у самого её лица.

Две тамилки взяли её под руки и оттащили в сторону.

Когда Мараван оглянулся в сторону Санданы, девушки уже не было. Он увидел, как мать уводит её прочь, в чём-то попутно наставляя.

В Европу пришёл финансовый кризис. Великобритания национализировала банк «Бардфот и Бингли», государства Бенилюкса присвоили девяносто четыре процента капитала финансовой группы «Фотис». Датский «Ротшильд» выжил только благодаря падению своих конкурентов. Исландское правительство прибрало к рукам третий банк страны — «Глитнир». А незадолго до этого взяло под контроль и остальные, предупредив их о возможности дефолта.

Европейские правительства выбросили на финансовый рынок порядка триллиона евро.

Швейцарское правительство тоже сообщило о возможных мерах по укреплению финансовой стабильности и защите вкладчиков.

До «Хувилера» кризис до сих пор не дошёл. Разве что в лице Эрика Дальманна.

Дальманн, как всегда, занял первый столик. На этот раз он обедал со своим финансовым консультантом Фредом Келлером и за его счёт. Не то чтобы дела Дальманна шли совсем плохо, а просто после того, что он сделал, у него возникла потребность ощущения некоторой стабильности, хотя бы в собственном кошельке.

Во-первых, значительную часть своего венчурного капитала — а так Дальманн называл те деньги, на которые занимался разного рода спекуляциями, — он вложил в ипотечный рынок США. Однако не это его расстраивало, он вообще был рисковым инвестором. Дальманн затаил обиду на Келлера за то, что тот вовремя не отговорил его. Второй промах заключался в том, что все свои сделки он совершал через «Леман Бразерс». Третий — все оставшиеся в Европе капиталы, в основном займы, хранились в исландских кронах. Была и четвёртая оплошность: значительную сумму из оставшихся от спекуляций активов он положил на счёт в крупнейшем швейцарском банке.

В основном они молчали. Сейчас подоспела закуска из меню «Сюрприз»: перепелиный паштет с трюфелями с яблочным льдом. Дальманн, как обычно, ел с жадностью, Келлер — аккуратно, с какой-то детской застенчивостью.

— Никто не мог этого предвидеть, — повторил финансовый консультант.

Первый раз он произнёс эту фразу ещё до того, как официант принёс блюдо. Однако тогда Дальманн не отреагировал.

— И почему тогда у некоторых всё по-прежнему хорошо? — спросил Дальманн на этот раз, как будто имея в виду «Хувилер». — Кто их отговорил?

— Возможно, они рисковали меньшими суммами, — объяснил Келлер. — Размер рискового капитала определяется заказчиком. Я всегда это говорил. Клиент сам решает, какую часть своих денег пустить в оборот.

— «Пустить в оборот»! — передразнил его Дальманн.

При этом немного перепелиного паштета, отскочив от его губы, катапультировалось в тарелку финансового консультанта. Келлер холодно взглянул на наполовину съеденное блюдо и положил на стол вилку и нож.

Дальманн уже доел.

— Что ж, — сказал он, — поговорим о другой части, швейцарском банке, например.

— Голубые фишки,[31]— махнул рукой Келлер, — ни один человек…

— И что с ними? — перебил его Дальманн. — Они растут или падают?

— В долгосрочной перспективе растут, — уверил его Келлер.

— До долгосрочной перспективы мне ещё надо дожить.

В этот момент к ним за столик подсел сам Хувилер, и Дальманн обратился к нему, прежде чем он успел открыть рот:

— Здесь я забываю о кризисе.

— Кормить людей нужно всегда, — развёл руками Хувилер. — И не только сегодня вечером.

— И качество неподвластно кризисам, — продолжил за него Дальманн.

— И я говорю то же, — улыбнулся Хувилер.

— Я знаю, — кивнул Дальманн. — Ну, и чем вы ещё нас покормите?

— Пусть это будет для вас неожиданностью, — ответил хозяин ресторана, — недаром ваше меню называется «Сюрприз».

— Откройте секрет, будьте добры, — попросил Дальманн. — На сегодня для меня сюрпризов достаточно.

Хувилер вздохнул.

— Бретонский омар.

— В каком виде? — продолжал настаивать Дальманн.

— Секрет.

— Признайтесь, вы сами не в курсе, — провоцировал его Дальманн.

— Разумеется, я в курсе, — возразил Хувилер.

— Вы, наверное, потому и отменили крышки «клош», чтобы видеть, в каком виде что подают? — догадался Дальманн.

Хувилер обрадовался возможности сменить тему.

— А вам так не хватает крышек «клош»? — спросил он.

— Полагаю, они увеличивают стоимость еды, — ответил Дальманн.