Они залезли в машину и захлопнули двери. Молли потянулась к ключу зажигания, но не повернула его. Джудит ждала, что скажет мать, но та только повторила сказанное ранее, будто заклинание:

– Я действительно хочу, чтобы ты была счастлива.

– Ты имеешь в виду: счастлива здесь, в школе, или счастлива вообще, в жизни?

– И то и другое.

– Счастье на всю жизнь – это сказка, так не бывает…

– Я хотела бы, чтобы это не было сказкой. – Молли вздохнула и включила зажигание. – Пусть это и глупое желание.

– Нет, не глупое, а очень даже хорошее.

Они тронулись в обратный путь.

Хороший был день, решила Молли, конструктивный. Обступившие ее со всех сторон проблемы перестали ужасать, уже не представлялись неразрешимыми, как прежде. С того самого времени, как они повздорили с Бидди, ее преследовало сознание мучительной вины – не только из-за того, что она уезжает на Цейлон и покидает Джудит, но, главное, из-за отсутствия взаимопонимания с дочерью, из-за собственной непроницательности и недальновидности. К тому же она понимала, что у нее практически не осталось времени выправить их отношения, и это причиняло ей такие душевные муки, в которых она не осмеливалась признаться даже самой себе.

Однако так или иначе все уладилось. Им многого удалось достичь, и свою роль сыграли благоприятные обстоятельства, располагающие к общению и взаимной помощи. Молли осознавала, что обе они приложили максимум усилий, чтобы добиться взаимопонимания, это наполнило ее сердце благодарной радостью. Побыть с одной Джудит, без капризной, требующей постоянного внимания Джесс, было все равно что поговорить по душам с доброй подругой-сверстницей, и все маленькие удовольствия и безрассудные траты, наподобие обеда в «Митре» или покупки шикарного, приглянувшегося Джудит несессера, стоили того, что ей удалось-таки подружиться со старшей дочерью. Вероятно, это произошло с большим запозданием, но лучше поздно, чем никогда.

На нее снизошли спокойствие и уверенность в себе. Не берись за все сразу, говорила ей Джудит; ободренная и воодушевленная участием дочери, Молли вняла этому совету и решила, что не позволит себе спасовать перед необъятной массой предстоящих дел. Она составила список задач и, разобравшись с какой-нибудь из них, помечала ее в перечне галочкой.

Таким образом в течение нескольких дней удалось решить все, связанное с Ривервью-хаусом и отъездом. Вещи, привезенные из Коломбо или приобретенные здесь, упакованы для отправки на хранение. Новенький, отделанный медью баул, купленный специально для «Святой Урсулы» и уже помеченный инициалами Джудит, стоял с открытой крышкой на лестничной площадке, и, по мере того как предметы школьной одежды снабжались нашивками с ее именем, их аккуратно складывали туда.

– Джудит, иди сюда, мне нужна помощь.

– Я занята, – доносится голос Джудит из-за двери ее спальни.

– Чем ты занимаешься?

– Собираю свои книги.

– Все? Ты возьмешь с собой к тете Луизе свои детские книжки?

– Нет, их я укладываю в отдельную коробку. Их можно сдать на хранение вместе с твоими вещами.

– Но тебе никогда больше не понадобятся твои детские книжки!

– Почему это не понадобятся? Я буду хранить их для своих детей.

У Молли, не знавшей, смеяться ей или плакать, не хватило решимости спорить. Да и в любом случае коробкой больше, коробкой меньше – особой разницы не будет.

– А… Ну тогда ладно, – ответила она и поставила в своем бесконечном списке галочку напротив пункта «хоккейные бутсы».

– Я нашла место для Филлис. По крайней мере, надеюсь на это. Она идет на собеседование послезавтра.

– Где это?

– В Порткеррисе. Неплохо, правда? Она будет ближе к дому.

– И у кого?

– У миссис Бессингтон.

– Кто это такая?

– Ах, Джудит, да ты ее знаешь. Мы иногда встречали ее, когда ездили за покупками в город. Она всегда останавливалась поговорить. У нее белый скотчтерьер, и она ходит с корзинкой. Живет на вершине холма.

– Она такая старая…

– Ну… скажем, в годах. Зато необычайно живая. Служанка, которая работала у нее двадцать лет, наконец решила уйти. Она собирается поселиться у своего брата и вести хозяйство в его доме. Ну, и я предложила ей Филлис.

– А миссис Бессингтон держит кухарку?

– Нет, Филлис будет и за кухарку, и за горничную.

– Ага, это уже лучше. Она призналась мне, что хотела бы хозяйничать в доме одна. Ей не хочется быть на побегушках у какой-нибудь суки-кухарки.

– Джудит, ты не должна употреблять такие выражения!

– Я просто повторяю то, что сказала Филлис.

– И она тоже не должна была…

– А по моему мнению, «сука» – нормальное слово. И означает всего-навсего собаку-девочку. Нет в нем ничего грубого.

Последние дни пролетели с устрашающей быстротой. Комнаты Ривервью-хауса, к тому времени полностью лишившись фотографий, картин и декоративных безделушек, приобрели свой первоначальный, безликий вид, словно давно уже были покинуты своими обитателями. Гостиная без горшков с цветами и милых мелочей, дорогих хозяевам, являла собой унылое, безотрадное зрелище, все углы, казалось, были заставлены коробками и ящиками. В то время как Джудит и Филлис героически сражались на трудовом фронте, Молли большую часть времени висела на телефоне – звонила в разные конторы и договаривалась насчет транспортировки вещей, насчет паспортов, хлопотала о сдаче имущества на хранение, о железнодорожных билетах, а также беседовала со своим адвокатом, с управляющим банка, с Луизой, с Бидди и, наконец, со своей матерью.

Последний звонок был самым тяжелым: миссис Эванс последнее время слышала все хуже, кроме того, она не доверяла телефону, подозревая телефонисток в том, что они подслушивают чужие разговоры. Поэтому от Молли потребовалось серьезное напряжение голосовых связок и нервов, прежде чем настал долгожданный момент истины и до миссис Эванс дошла суть дела.

– О чем шла речь? – спросила Джудит, явившаяся к матери под самый конец переговоров.

– Ох, она невыносима. Но кажется, мне удалось все утрясти. После того как я оставлю тебя в «Святой Урсуле», мы с Джесс проведем последнюю ночь у Луизы. Она пообещала – очень мило с ее стороны – отвезти нас на вокзал на своей машине. А потом мы поживем недельку у бабушки с дедушкой.

– Но, мама, разве это так уж необходимо?

– Я чувствую, что обязана сделать для них хотя бы эту малость. Они уже такие старенькие, и одному Богу известно, когда я увижу их снова.

– Ты хочешь сказать, они могут умереть?

– Ну, я имела в виду не совсем это. – Молли задумалась. – Хотя, конечно, могут… – признала она и закончила: – Но я и думать об этом боюсь.