class="p1">— В чем дело?

Хотя боль начала утихать, перекинутое через плечи Шторм, его тело ничего не делало, чтобы вернуть воздух в грудь.

— Караван! — сказал он. — Он ... он гибнет.

— Да, и это наша вина, — сказал Хелбен. — Очень прискорбно.

— Я думаю, Галаэрон спрашивает, не можешь ли ты что-нибудь сделать, — сказала Руха.

Дав взглянула на Галаэрона и спросила:

— Ты действительно спрашиваешь, можем ли мы убить этих маленьких ящериц, не так ли?

— Сейчас не время для нелепых вопросов, — добавила Шторм. — Может быть, ты заметил, что мы были застигнуты врасплох?

— Я заметил, — ответил Галаэрон. Либо к нему возвращалось дыхание, либо нарастающий гнев придавал ему сил. — Мы не можем просто позволить им умереть.

Хелбен остановился и сказал:

— Я думал, ты хочешь уничтожить Шейд. — Его голос был резким от нетерпения, но в выражении его лица была мягкость, которая, казалось, указывала, что он понял, о чем спрашивает Галаэрон, и почему. — Я думал, ты хочешь спасти Эвереску.

— Я знаю, — сказал Галаэрон, — но ты можешь также и спасти этих людей.

Увидев, что он, наконец, отдышался, Шторм опустила его на ноги. Хелбен шагнул к нему, его глаза горели гневом, и посмотрел на него сверху вниз.

— Избранные не могут спасти всех на Ториле. — В его тоне было столько же страдания, сколько и обиды, как будто ему было больно констатировать этот очевидный факт. Он махнул рукой в сторону кричащих караванщиков и продолжил:

— Твой выбор, эльф. Те немногие, или тысячи в Эвереске и десятки тысяч по всему остальному Фаэруну погибнут, если мы раскроем себя и твой план провалится.

— Но это наша вина, — сказал Галаэрон. Он начинал чувствовать себя очень маленьким и наивным. — Должен быть способ, чтобы вы не раскрыли себя.

— Даже если бы это было так, ты же не думаешь, что мы бы это сделали? — спросила Шторм. — Ты оскорбляешь меня, эльф. Я бы больше так не делала. — Она повернулась и пошла через лес, более или менее к последнему месту, где Галаэрон видел Ариса.

Хелбен задержался достаточно долго, чтобы объяснить:

— Сам поступок выдаст нас. Сколько ты знаешь охранников каравана, которые могли бы победить Малигриса и двух старых синих?

— Никого.

— В этом-то и проблема, — сказал Хелбен. — Полагаю, ты выбираешь Эвереску?

Из-за криков далеких караванщиков, звенящих сквозь деревья, Галаэрон едва мог заставить себя кивнуть, но он сделал это.

— Я так и думал.

Хелбен бросил последний взгляд в сторону дороги, затем повернулся и пошел вслед за Шторм. Дав жестом пригласила Руху идти за ним, затем взяла Галаэрона за руку и пошла следом.

— Это тяжелый урок, — сказала ему Дав, — но ты должен его усвоить, если надеешься когда-нибудь жить с той силой, которую носишь в себе. Хотя они бежали почти бегом и старались делать это без шелеста листьев или треска веток, слова Дав дались так легко, как если бы они прогуливались в саду ее дома на Эвермите. — Младенцы могут рождаться в этом мире невинными, как дождь, но у них на руках кровь еще до конца первого года жизни. Как и у всех нас.

— Утешительная ... мысль, — сказал Галаэрон. Хотя он, как и все, привык бегать на длинные дистанции, ему приходилось концентрироваться, чтобы сохранять тишину как в дыхании, так и в шаге. — Ты пытаешься заставить меня радоваться, что у меня нет детей?

— Я пытаюсь тебе помочь. Даже если ты ешь только фрукты и никогда не ступаешь на землю, ты не можешь жить, не убивая. Что-то умирает, чтобы ты мог жить, даже если только червяк, который никогда не вылупится в яблоке, которое ты съел.

— Я понимаю законы природы, — сказал Галаэрон. — Я все еще такой же эльф.

— Но не мудрый, — ответила Дав. — И ты должен стать мудрым, чтобы своими добрыми намерениями не погубить Фаэрун во зле.

Она не смогла бы отвлечь Галаэрона больше, даже если бы вонзила кинжал ему в грудь. Он зацепился ногой за корень и рухнул на землю, заставив всю группу остановиться и обернуться. Хелбен приподнял бровь, Шторм нахмурилась и покачала головой, и Галаэрон не мог прочитать выражение лица Рухи за ее вуалью.

— Прошу прощения, — сказал Галаэрон, поднимаясь на ноги. Остальные продолжили свой бег, и он схватил Дав за руку, чтобы удержать ее. — Я слушаю.

Выражение лица Дав сменилось почти жалостью.

— И все равно ты не слышишь, — сказала она, сжимая его руку, пока внутри что-то не щелкнуло. Всю его руку пронзила боль. — У тебя на руках много крови, Галаэрон. У сильных всегда так.

Галаэрон поднял дрожащую руку. Хотя он не видел, чтобы Дав произносила какие-либо заклинания или чувствовала, как она использует какую-либо магию, она стала цвета открытой раны. Он был так потрясен, что едва заметил сломанную кость, торчащую под кожей за указательным пальцем.

— Я …— Галаэрон не знал, что сказать. Он все еще был слишком смущен, чтобы злиться, и даже его тень, казалось, была слишком ошеломлена, чтобы отреагировать. — Я не понимаю.

— Нет?

Дав пожала плечами, а затем пошла вслед за остальными, добавив:

— Когда ты это сделаешь, рука заживет.

Галаэрон воспользовался моментом, чтобы сделать перерыв, затем, кости все еще пульсировали болью, он отправился вслед за остальными. Травма оказалась полезным отвлекающим маневром. Когда он привык к боли, его гнев начал расти, а вместе с ним и его тень. Ему потребовалось всего дюжина шагов, прежде чем он так увлекся борьбой с темнотой внутри, что больше не слышал криков, доносившихся с дороги. Ему пришла в голову мысль, что именно этого и добивалась Дав, хотя он сомневался, что боль от простой сломанной кости когда-нибудь заставит его забыть страдания тех, кого они бросили. Через несколько сотен шагов они подошли к небольшому ручью, где их ждали Арис с Аластриэль и Лаэраль. Сестры наполнили водой пять маленьких пузырьков и поставили их на плоский валун на берегу. Четыре флакона уже сияли серебряной аурой магии, и Аластриэль произносила заклинание над последним. Хелбен и остальные Избранные подошли к валуну и подождали,