– Проблема в том, – медленно проговорила Амалия, – что если из поезда не исчезал никто из пассажиров, получается, что Ломов все-таки мертв. Если бы он раненый выпрыгнул из поезда, им пришлось бы последовать за ним.

– В таком случае непонятно, почему парижские агенты так вцепились в двойника Ломова, которого я им подбросил. Возможно, он все же жив, а что до пропавших пассажиров, они же убийцы, то их просто не было в списке. Могли они предъявить некие документы и сесть в экспресс не в Париже, а, например, в Сен-Кантене? Разумеется. Могла ли потом контрразведка запугать свидетелей, чтобы они никому не говорили о посторонних в вагоне? Даже не сомневайтесь.

– Хорошо, допустим, Сергей Васильевич сумел скрыться. Но он до сих пор никак не дал знать о себе, и я не стану скрывать, что это меня тревожит.

– Я думал, у вас может быть некоторое представление о том, где он может прятаться, – уронил Осетров, пристально следя за своей собеседницей. – Сами знаете, как это бывает… друзья, знакомые, какие-то контакты…

Однако Амалия объявила, что ей ничего не известно о том, куда Сергей Васильевич Ломов мог податься в случае опасности. И так как она казалась вполне искренней, Осетрову пришлось этим удовлетвориться.

– Нарушение общественного порядка, – объявил капитан Уортингтон, важно задрав нос. – Причинение телесных повреждений! Черт побери, сэр, говорю я, на меня напали сзади и стукнули по голове. Почему мои телесные повреждения не считаются? Тут этот лягушатник и говорит…

– Мистер Уортингтон, – не выдержала Амалия, – я буду вам чрезвычайно признательна, если вы прекратите использовать слово «лягушатник» по отношению к жителям страны, в которой вы сейчас находитесь. Это невежливо, некрасиво и… и, в конце концов, характеризует вас как весьма ограниченного человека.

Разговор этот происходил в особняке на улице Риволи, где временно поселилась баронесса Корф. Особняк ей не принадлежал – им владела ее знакомая из семьи Орловых, которая разрешила Амалии оставаться сколько ей будет угодно. В доме имелось минимальное количество слуг – дворецкий, горничная, кухарка, садовник, – которые, по мнению хозяйки, вполне заслуживали доверия. Впрочем, данное обстоятельство вовсе не мешало Амалии принимать свои меры предосторожности, и, к примеру, газеты она всегда ходила покупать сама. Сегодня, как только она нацелилась тщательно изучить отдел объявлений в «Жиль Бласе», горничная доложила о приходе капитана Уортингтона. Едва переступив порог гостиной, капитан словно занял своей особой все пространство. Он кланялся, улыбался, жестикулировал, махал новой тростью (ибо старая погибла при стычке с агентами), умильно косился на Амалию, облизывал губы языком и красочно рассказывал о своих вчерашних злоключениях. Услышав последнюю фразу баронессы, Уортингтон распрямился и недоверчиво поглядел на собеседницу.

– Ограниченный? Я? Миледи, да разве я виноват, что эти… что французы и впрямь едят лягушек? И улиток! – Его аж передернуло от гадливости. – Клянусь, я человек широких взглядов… например, в Индии мне как-то довелось есть павлина, но ведь это птица, в конце концов! А лягушки…

Он продолжал разглагольствовать в том же духе, сотрясая воздух и нанизывая одну чепуху на другую, а Амалия сидела и пыталась понять, отчего буквально несколько секунд назад у нее по позвоночнику словно пробежал холодок. Опасность таилась где-то поблизости, подстерегая ее, и баронесса Корф пристально посмотрела на капитана. Могла ли угроза, которую она только что почувствовала, исходить от него? Или все дело было в шпиках снаружи, которые следили за домом и не выпускали ее из виду, едва она выходила на улицу?

Занятая своими мыслями, она не обратила внимания на то, что совершенно упустила нить разговора и что капитан, который уже несколько раз ждал от нее ответной реплики, но так и не дождался, безнадежно заплутал в дебрях собственного красноречия. Он ухитрился договориться даже до того, что если миледи прикажет ему есть лягушек, он готов глотать их хоть живьем. Тут только Амалия очнулась и укоризненно поглядела на своего гостя.

– Не говорите глупостей, капитан, – попросила она.

– Когда это я говорю глупости? – искренне изумился Уортингтон. – Наоборот, я всегда стараюсь… И вообще! Жизненный опыт дает мне некоторое право…

Тут плотину полуфраз прорвало, и капитан пустился в пространные объяснения, как и почему он стал таким рассудительным человеком. Амалия слушала вполуха своего собеседника и размышляла, указать ему на дверь теперь же или еще немного потерпеть его присутствие – вдруг он окажется чем-либо полезен.

«Разумеется, он опасен, как может быть опасен всякий глупец… С другой стороны, именно благодаря его вчерашней выходке я узнала, что за мной следят даже тщательнее, чем я думала. С третьей стороны…»

– Мистер Уортингтон, – спросила Амалия вслух, – как вы отнесетесь к тому, что я приглашу вас отобедать?

Капитан просиял, выронил трость, поднял ее, объявил, что он рад, признателен, безмерно счастлив и вообще целью всей его предыдущей жизни было отобедать с баронессой Корф в особняке на улице Риволи. Возможно, слова были не точь-в-точь такие, но преувеличенные изъявления восторга, которые их сопровождали, заставляли предположить именно такой смысл.

У Амалии не было никакого продуманного плана по поводу Тревора Уортингтона. Сам он не внушал ей особой симпатии – как, впрочем, и особой антипатии. Но, как женщина, она чувствовала, что небезразлична ему, а раз так, не стоило сбрасывать со счетов вероятность того, что он снова увлечется и проговорится о чем-нибудь важном.

Столовая, обставленная старинной массивной мебелью, произвела на капитана большое впечатление. Он рассыпался в похвалах и объявил, что она напоминает ему столовую в доме одного пэра, у которого Тревор с братом были в гостях.

– Бедный Джеральд! – вздохнул капитан. – Как мне будет его не хватать…

Но он забыл о своей скорби где-то между первым и вторым блюдами, потому что не меньше, чем мебель, ему понравился тонкий фарфор и серебряные приборы, которые Амалия распорядилась подать. (Тут, пожалуй, стоит упомянуть, что баронесса Корф действовала не без задней мысли – ей почему-то казалось, что человек с характером Уортингтона не преминет стянуть серебряную ложку или вилку, и она, если можно так выразиться, решила поставить эксперимент, чтобы понять, оправдаются ли ее ожидания.)

– Это дом знакомых, – сказала Амалия в ответ на восторги своего гостя. – Я лишь временно живу здесь.

Капитан выразился в том духе, что этот особняк идет ей так, словно она в нем родилась. С точки зрения баронессы Корф, он явно перебарщивал с лестью, и она почувствовала разочарование. «Неужели англичане решили, что достаточно подослать ко мне столь примитивного типа, как капитан Уортингтон, и я растаю? Зря я все-таки пригласила его остаться на обед. Теперь он возомнит бог весть что…»

– Слышала, вы нас скоро покидаете? – как бы между прочим осведомилась Амалия.