— Оно великолепно! — обнимаю подругу. — Вряд ли решусь надеть его. Слишком ярко для меня…

Почему-то морская звезда напомнила мне о бассейне, в котором я чуть не утонула. Снова в голове всплывает красивое лицо Артура, его длинные непослушные локоны, от которых невозможно отвести взгляд. Да что же это такое-то? Не хочу о нем думать, прочь из моей головы, Бурмистров!

— Мне кажется, или это намек? — шутливо обращаюсь к Лизе. — Что я так и не научилась плавать?

— Типа того, — хмыкает Лиса. — Намек, что надо преодолевать свои страхи. Я и про воду, и про Бурмистрова.

— Давай только по очереди, умоляю.

Ну вот. Теперь и Лиза о нем вспомнила. Как уйти от этого имени? Как спрятаться от мыслей о нем?

— Конечно, как скажешь. Сегодня у нас по плану страх толпы. Ты должна быть неотразима и ослепительна, ок?

— Даже не знаю. Неотразима? Рядом со мной это слово звучит по меньшей мере странно. Я вряд ли смогу стать такой.

— Но ты уже такая, Вась. Правда, хватит Золушку из себя корчить.

— Уж лучше ее, чем Русалочку, — усмехаюсь криво.

— Да, это тебе точно не грозит, подруга. Но плаванием мы обязательно займемся. Мать с учителем поговорит, частные уроки и все такое.

— У меня нет денег.

— Да твоя бабка наряды как перчатки меняет. Вот уж кто звезда, хоть и не морская, мать ее за ногу.

— Мне не нужны ее деньги.

— А отец?

— У него долги.

— Ладно. Я копилку разобью. Разберемся.

— Нет, я так не могу!

— Слушай, мы договаривались что сестры. А значит делимся всем, что есть. Ну подумаешь, на норковый жилет я копила. Там еще и на половину этой норки не набралось. А плавание — обязательный предмет. Летом подработку найдем, отдашь.

— Серьезно? Ты летом работать собираешься?

— Ну норку я все-таки хочу, — бурчит Лиса.

Хохочем, обнимаемся, так и падаем на диван.

— Эй, Васюш, прическу испортишь! — возмущенно кричит Лиса.

Она сделала мне действительно обалденную укладку — локоны. Я редко распускаю волосы, в школе — никогда. Обычно заплетаю косу, или, если опаздываю — хвост. Сегодня же, Лиза заявила, что все будет по-другому. Накрутила меня, получилось очень красиво. Потом взялась за макияж. Я никогда прежде не красилась, разве что губы гигиенической помадой. Но Лиса если взялась за дело — ее не остановить. Я стала совершенно другой. Подхожу к зеркалу и не могу разглядеть отражение. На меня смотрит кукла с выразительными глазами, густо обведенными черным, огромными ресницами… пухлые алые губы… Это не я!

— Так я точно не пойду, — возмущенно кричу Лизе, убежавшей на кухню.

Стираю косметику с помощью тоника. Оставляю минимум, ресницы не трогаю, иначе смывать придется долго и тщательно, лицо покраснеет — предупреждение Лисы. Может она просто хитрит? Сама тоже прилично так наштукатурилась. Наверное, в клуб по-другому и нельзя?

Когда с внешним видом приходим к золотой середине, после долгих споров, нахожу наконец смелость задать еще один вопрос:

— Что делать, если я ну просто совершенно не умею танцевать?

Лиса встает как вкопанная перед дверью.

— Что? Василин, ты меня сегодня с ума решила свести?

— Нет… Прости. Просто раньше как-то в голову не приходило…

— Не знаю, что тебе на это даже сказать! Перед самым выходом ошарашила! Слушай, я тебя не на бал зову. Там никто танцам не обучен. И я не училась. Слушаешь музыку. Двигаешь жопой. Ноги переставляешь. Ок? Охх, ну ты даешь, честное слово. Неужели никогда под музон не дрыгалась?

— Я не это имела в виду, — возражаю смущенно. — Дрыгалась, разумеется. Я думала, в клубах может свои какие движения, правила есть. Я ведь никогда не была в таких заведениях. Вдруг опозорю тебя?

— Чушь какая! Да плевать мне, как ты двигаешься. Главное, не пей лучше ничего. Ни от кого напитки не бери, даже безалкогольные — первое правило. Держись рядом. А дрыгаются там все как могут. Классно выглядишь, подруга. Куколка! Парни офигеют.

— Спасибо… мне так страшно.

— Норм! Это адреналин, перед тусовкой он полюбому, всегда есть. Меня тоже потряхивает. Привыкнешь.

Но у меня оставался еще один вопрос. Стою, переминаюсь с ноги на ногу. Обутая в туфли, которые бабуля купила в школу. Они конечно ничего… новые. Но черные, грубоватые и совершенно не подходят к платью. Что тут поделать… Лиза тоже опускает взгляд на мою обувь. Усмехается.

— Ладно, Золушка. Пришло время для сказки.

— Что? — переспрашиваю непонимающе.

— Пошли со мной.

Идем в комнату Настасьи Михайловны. Та читает книгу, лежа в кровати.

— Девочки? Ой, Васюша, какая ты красивая сегодня, — восклицает Лизина мама, увидев меня. Смущаюсь. Неужели и правда сегодня гусеница станет бабочкой? Но я не готова! Абсолютно нет… Гусеницей быть проще. Нет крыльев, которые так легко подпалить…

— Мам, дай подарок для Василины. Очень надо.

— Но насколько я помню день рождения через два месяца… — возражает Настасья Михайловна.

А я краснею. Они говорят так, будто нет меня, но я здесь, и все слышу. Эти двое приготовили мне подарок! Заранее!! Думали обо мне! На глаза наворачиваются слезы, но на ресницах все еще осталась тушь… А значит будет щипать.

— Так, Дусманис, только попробуй зареветь! — рявкает Лиса. — Нечего мокроту разводить, знаю тебя… только повод дай. Да и какой повод! Это прикол просто. Гуляли с маман по торговому центру и увидели их на распродаже. Красивучие — глаз не оторвать! Размер — твой. Был бы мой сорок первый, не видать тебе подарка, Вась, так и знай. Я обувь жуть как люблю, сама знаешь. А тут — твой кукольный тридцать шестой. Поэтому — огромная скидка. Вот и купили. Как прикол. Туфельки для Золушки… Хотели обыграть момент, романтично сделать…

— Ну а вышло как всегда, — мать завершает за дочерью тираду. — Васюш, ты не обижайся на Лизку. Грубовата она. Ничего сказать нормально не может. Открой, деточка.

Все еще ошеломленная и мало что понимающая открываю коробку и замираю. И правда туфли для Золушки! Серебрятся, переливаются. Аж глаза слепит.

— Давай, примеряй, — хмыкает Лиза. — Мы ждем. Хотим увидеть превращение в Принцессу.

— Она и так Принцесса! — восклицает Настасья Михайловна. — Какая красавица, глаз не отвести!

— Мам, прикинь, она сама это платье сшила, — с гордостью выпаливает Лиса.

— Потрясающе! Еще и рукодельница. И умненькая. — Как же тобой отец гордится, — вздыхает Настасья Михайловна. — Счастливец.

— А ты значит несчастная, — ворчит Лиза, опускаясь к матери на постель.