«Это все фантазии, — тихо произнес Цвайгль, — я хотел бы всего-навсего подготовить тебя на тот случай, если…» «Да попробуй, попробуй сам», — перебил его Феликс, радостно указывая на коробочку «Ренни». «… на тот случай, если оно вернется», — закончил Цвайгль несколько громче. «Да, но теперь я знаю, как от него вылечиться, — наконец решился открыто запротестовать Феликс. — В интернете информации об этом полным-полно!» «Ах, вот оно что», — откликнулся Цвайгль. Выходит, в интернете информации об этом было полным-полно. Это прозвучало как заученная подсказка. Почему? Что это значит? Пожалуйста, оставь меня в покое. Он чувствовал себя униженным. «Но тебе стало лучше, — спустя некоторое время сказал Цвайгль, — а это самое главное». Надо бы надавать ему пощечин. Только посмотри, какое лицо он сейчас сделал, одновременно глупое и озабоченное. Он все это обдумал и спланировал заранее. «Если я открою у тебя в браузере историю просмотров, — сказал Цвайгль, — то увижу, что такого там полным-полно, ведь так?» Мальчик не ответил. За окнами катилась по земле ночь.

Цвайгль подался вперед и сказал со всем возможным спокойствием, на какое только был способен: «Окей, тогда я кое-что тебе открою. Ты слушаешь?» Мальчик разочарованно кивнул. «Если ты и дальше будешь продолжать в таком духе, то ты… достигнешь в жизни всего». Феликс раздраженно выдохнул, взглянул на потолок и поник, ссутулившись, как это неподражаемо умеют все подростки. «Ты достигнешь всего, чего хочешь, — продолжал Цвайгль. — Даже большего, чем способна вместить наша гнусная планета. Сам увидишь». Время в квартире бежало, издавая зловещий шелест. «Я же хотел только… — начал было Феликс. — Я просто почувствовал себя как-то странно». «Да-да, — подтвердил Цвайгль, — именно так все и было. А теперь тебе снова хорошо». Мальчик опустил глаза и потирал колено. «А вот у меня, — продолжал Цвайгль, — оно не проходит. Представь себе, ты только что поднялся на Эверест, а тут приходит кто-то и говорит: “Нет, это не Эверест, а всего-навсего вот эта маленькая приставная лестница, всего несколько ступенек”, — и протягивает тебе жевательную резинку. Вот как это выглядит».

Феликс смотрел на потолок и делал вид, словно обдумывает услышанное. «Ну и?» — ироническим тоном произнес он. Он казался утомленным, обессилевшим до изнеможения. «Да ничего, какая ра-а-азница», — протянул Цвайгль. От пронзительного отчаяния каждый произносимый слог хотелось подчеркнуто, наигранно, преувеличенно пропеть и растянуть. Речь как инструмент. «Но послушай, я за тебя рад, — продолжал Цвайгль, — это же просто круто. Ты вылечился. Легко, вот так». Он щелкнул пальцами. «Да, — не без робости подхватил Феликс, — просто нашел что-то, чем ненадолго можно успокоить желудок, потом петля обратной связи ненадолго размыкается, и…» И это тоже заучено наизусть. Поскольку ни один из них более не говорил ни слова, паузу кое-как заполнил дождь за окном, напоминающий царапанье иглы в конце долгоиграющего винилового диска. Вероятно, он начался в эту минуту.

12

Феликс вернулся к себе в комнату, Цвайгль — в кухню. У него было такое чувство, будто он выкурил крепкую сигарету. Он открыл кран и пустил воду. Откуда эта абсолютная уверенность, что ему нанесли чудовищное оскорбление? Он представил себе, как входит к Феликсу в комнату и срывает со стен все постеры, один за другим, прямо над спящим сыном. И при этом будет напевать себе под нос какую-нибудь русскую песню, а в рот наберет столько слюны, сколько сможет. Это было не обычное разочарование, возникавшее всякий раз, когда Цвайгль осознавал, что не в состоянии объяснить им, как ему плохо. Нет, сейчас ему казалось, что Феликс отказал ему в его последнем достоянии, лишил его последней малости, а именно неспособности описать свои страдания. Что после такого демарша вообще могло играть роль? Неужели кто-то будет бесконечно сёрфить по интернету, потом разыгрывать паническую атаку, а потом глотать три таблетки «Ренни»? Это что, произошло на самом деле? Может быть, было бы хорошо, если бы его тотчас же вырвало, прямо у кухонной раковины. Там же уже лежали обуглившиеся спички, свидетельства чьего-то существования.

Цвайгль нащупал в кармане брюк монету. Как и ожидалось, за время этого непонятного спектакля, устроенного Феликсом, она потемнела. Он подумал, не швырнуть ли ее в оконное стекло. Не превратить ли кухонное окно в паутину белых ломаных линий. Цвайгль заметил, что дышит прерывисто. Конечно, это было неизбежно. Дыхание уже казалось непривычно свежим, в глотке скопилось слишком много кислорода. Черт. О Боже мой. Черт, черт. Все это заучил заранее, ради него… Только представь себе, мальчик готовит такое заранее, а потом разыгрывает перед тобой спектакль, лишь бы тебе помочь. Даже страшно делается. Жизнь в аттракционе «Пещера ужасов». И тут на него накатил страх, мучительный, как никогда. «Я должен», — думал Цвайгль. «Успокоиться». «А в будущем больше». «Больше сосредоточусь на Майке». Вокруг дома крался, шелестя, жуткий мрак.

Не в силах более сдерживаться, он бросился в прихожую. Пусть они все услышат, как я тут мечусь! Уже далеко за полночь, все особые права уже не имеют силы. Без стука он вошел в комнату Феликса. Мальчик лежал в постели. «Мы не можем это так оставить!» — произнес Цвайгль голосом бомбиста Франца Фукса,[45] препровожденного в зал судебных заседаний. «Пожалуйста, не сейчас, — мальчик отодвинулся от него под одеялом, — я хочу спать». «Пожалуйста, послушай меня, — взмолился Цвайгль, — я очень благодарен тебе за то, что ты…» «Мне просто стало нехорошо, и я нашел в интернете…» — запротестовал мальчик. «Да-да, — перебил его Цвайгль, — окей-окей. Я тебе вполне верю, так все и было». Он покачал головой. Мальчик в раздражении откинул голову на подушку и засопел. «Сейчас уйду, — пообещал Цвайгль, — я только хотел сказать, если у тебя снова появится такое странное ощущение паники, знаешь…» «Оно прошло! — оскорблено прошипел Феликс. — А теперь отстань от меня наконец!». «Конечно-конечно, — заверил Цвайгль, — я только хотел сказать, если оно вернется, тогда скажи мне, окей? Какая разница. То есть я хотел сказать, какая разница, что там пишут в интернете!»

Феликс отреагировал на его просьбу далеко не сразу. «Окей», — отрезал он. «Хорошо», — ответил Цвайгль. «А сейчас можно я посплю?» — от злости мальчик заговорил прежним, еще не начавшим ломаться, голосом. Я вообще не сплю, хотел было ответить Цвайгль. Ты и представить себе не можешь, каково это — не расслабляться ни на секунду, лежать без сна каждую ночь, только вообрази… Но промолчал, только неловко взмахнул рукой, словно подзывая к себе кого-то, и вышел из комнаты. В прихожей он снова поманил кого-то, повторив прежнее движение только потому, что оно показалось ему