«Какие еще сведения? Прямо заинтриговал».

– Хорошо, – согласилась я. – Когда мне к вам подойти?

– Давайте завтра с утра, – предложил участковый.

– Договорились, – пообещала я и отключилась.

– Снова по работе? – спросил Элан.

– Да, нужно решить некоторые формальности, – отмахнулась я и стала одеваться.

– Как? Ты уже уходишь? – Элан смотрел на меня с печалью в глазах.

– Да, мой хороший. Завтра мне рано вставать, поэтому надо лечь пораньше.

– Но, Татьяна… – Элан приобнял меня сзади. – Мы даже не выпили красного игристого, оно ждет в холодильнике.

– Не каждый день коту масленица! Ну, в нашем случае – не каждый вечер красное игристое. К тому же я за рулем. Неохота мне потом ехать на такси от тебя. А машина мне завтра с утра понадобится. Так что… – я прилипла к нему и наигранно страстно поцеловала его в губы. – Так что до завтра!

– Днем я буду рисовать, а вечером тебе позвоню, – он сказал это с такой грустью в голосе, что мне захотелось изменить своему решению и остаться с ним до утра.

Но все же…

– Хорошо. До завтра.

Будильник немилосердно выдернул меня из чудесного сна, где я наслаждалась единением с Эланом. Только он почему-то был связан, а я сидела верхом на нем и вливала в него литрами красное игристое, потом в моих руках оказался апельсиновый сок. Вот только Элан не получал от этого никакого удовольствия, он корчился в судорогах и просил пощады, но я была непреклонна. Да уж, чего только не приснится…

Я потянулась, взглянула на часы и не сразу поняла, зачем это я завела себе будильник на такую рань. А когда вспомнила, то тут же вскочила с кровати.

Дальнейшие мои действия отличались какой-то хаотичностью и бестолковостью, видимо, оттого, что встала в непривычное для себя время. Однако к желаемому результату мои телодвижения привели: ровно в восемь тридцать я выходила из подъезда собственного дома, заряженная двумя чашками кофе, вымытая, причесанная и даже слегка подкрашенная. Все-таки не куда-нибудь направляюсь, а в полицию. А если быть точнее, то к участковому.

Марат Алимбекович, молодой худенький участковый с раскосыми, явно татарскими глазами встретил меня с радостью в своем жарком кабинете, где по старинке работал вентилятор и были открыты окна.

– Присаживайтесь, Татьяна Александровна. Я вот для чего вас позвал, – он сделал паузу и многозначительно посмотрел на меня. – Для начала вы нужны мне, как я уже говорил, для дачи показаний. Это нужно для протокола. Все-таки вы нашли девочку, меня интересуют некоторые подробности, где именно и при каких обстоятельствах, во сколько это было и так далее. Ну, вы меня понимаете…

– Да, конечно, все расскажу, если это вам необходимо. Но, я так понимаю, вы меня не только для этого сюда вызвали? – теперь я пристально посмотрела на участкового.

– Совершенно верно, – кивнул он. – И, пожалуй, с этого и начнем. Скажите, вам Ольга Николаевна, мама Лизы, больше не звонила?

– Нет. А что, должна была?

– Вполне возможно. Я почему-то думал, что она снова обратится к вам за помощью.

– За помощью? Снова?.. Подождите, так девочку я нашла, вернула матери… – произнесла я, не совсем понимая, к чему клонит участковый.

– Скажите, Татьяна Александровна, в каком состоянии была девочка, когда вы ее нашли?

– Разумеется, в плохом! Она была вся грязная, всклокоченная, от нее пахло экскрементами и по́том, девочка была очень слаба, но это и немудрено – трое суток быть без еды и воды, к тому же в такую жару.

– Ясно… – тихо ответил он, после чего глубоко вздохнул и продолжил: – Дело в том, что на следующий день Лизу осмотрел врач. И осмотрел очень детально. После того, что увидел врач, он посчитал нужным обратиться в полицию. И Ольга Николаевна связалась со мной.

– И что же такого страшного увидел врач? – тут же спросила я.

– Дело в том, что девочка не просто бродила по окрестностям. Ее держали где-то взаперти и явно над ней издевались.

– Издевались?

– Да. На теле девочки множественные синяки, следы от ожогов на кистях рук, на груди и животе. Из одежды – легкие джинсы и футболка. Все в грязи и пыли, футболка сзади была разорвана. На запястьях – следы веревок… На руках девочки была засохшая кровь, это уже со слов ее матери. Кровь, судя по всему, ее собственная. Но точно установить теперь это нельзя, потому что Ольга Николаевна, как только оказалась дома, раздела дочь и пошла в ванную отмывать ее. Футболку она тут же выбросила, а джинсы засунула в стиральную машинку. В общем… когда она помыла девочку и внимательно ее осмотрела, то пришла, мягко говоря, в ужас. И с утра сразу вызвала врача.

– Ничего себе! Бедный ребенок, – только и сказала я.

– Это еще не все!.. Девочку явно избивали, на теле следы будто от шланга или тяжелой веревки, порезы от бритвенного лезвия, ссадины на шее, за ушами… Ну и в довершение всего – крайняя степень обезвоживания и истощения.

– Скажите, Марат Алимбекович, следы сексуального насилия были обнаружены? – тут же спросила я, надеясь услышать отрицательный ответ.

– Нет, следов насилия, слава богу, не выявлено, – успокоил меня участковый, хотя от всего услышанного я пришла в легкий ужас.

– Из этого следует вывод, что ребенка кто-то похитил, удерживал его взаперти и, ко всему прочему, еще издевался. Какой кошмар! – в сердцах произнесла я.

– Да, поэтому мы не исключаем наличие педофила, хоть и не было сексуального насилия, но… кто-то ведь с ней сделал это. Теперь бы найти этого монстра. А так да… Лиза, скорее всего, была похищена, либо кто-то увел ее за собой. Ее где-то держали связанную – в гараже или подвале, возможно, где-нибудь на территории заброшенного завода. Ее пытали… А потом, возможно, этот садист отпустил ее.

– Или сама вырвалась, – тут же предположила я.

– Вполне возможно, – кивнул участковый. – Вчера, после врача, к Лизе приходил психолог детский, врач-психиатр. Все без толку, она не произнесла ни слова. Врач пояснил, что у нее и так были проблемы с речью, а пережитый шок и ужас превратили ее