Андреа вызывающе подбоченилась:

— Если Лайам сдержит слово и наймет второго охранника и если у него хватит ума приказать, чтобы двери бара держали закрытыми, то все будет в порядке.

— Верно. Ничего не случится, когда ты вечером будешь возвращаться домой одна. Ничего не случится, когда ты перед закрытием выйдешь, чтобы выкинуть мусор в бак. Послушай, тебе ведь вообще не нужно работать — у тебя есть на что жить! Отец позаботился, чтобы никто в городе оборотней не знал нужды. То, что мы вообще работаем, всего лишь прикрытие. Нужно же, чтобы социальные работники что-то писали в своих отчетах.

— Это мне известно, — отмахнулась Андреа. — Но дело не в этом.

— Бегать с подносом — это еще не свобода, милая. Мы просто даем людям возможность увидеть то, что они хотят увидеть.

Мысленно она согласилась с ним. Но если ее тянуло к нему, если она надеялась, что когда-нибудь она станет его подругой, вовсе не означало, что он имеет право выводить ее из себя.

— Нет, но это может облегчить жизнь Лайаму. Это вроде пари, когда мы с Энни бились об заклад, кто вытянет из людей больше чаевых. Возможность иметь немного своих денег — чтобы, например, купить себе машину и не зависеть от щедрости семейства Морисси. Для меня это свобода. Независимость. Неужели ты этого не понимаешь?

— Но это небезопасно! — прорычал Шон. — Дай возможность нам с Лайамом найти этих мерзавцев и разделаться с ними, а потом делай все, что угодно!

— Но ведь вы с Лайамом даже не знаете, кто эти люди! Не знаете, чего они добиваются и на что они готовы пойти, чтобы добиться своего! Вы будете с высунутыми языками носиться по городу и добьетесь только, что вас тоже пристрелят. А что угрожает мне? Ничего — я всего лишь официантка в баре, который охраняет парочка крутых оборотней.

Из груди Шона вырвалось рычание.

— Значит, пока ты в баре, тебе ничто не угрожает? А как тебе нравится перспектива получить пулю на подъездной дорожке?

— Чего ты от меня добиваешься? — рявкнула Андреа, уже не пытаясь сдерживаться. — Надеешься, что я соглашусь сидеть под замком до конца моих дней? Запрешь меня? Где — в доме Глории? Или, может, в своем?

— По крайней мере там ты будешь у меня на глазах.

— Ну уж нет! — Окончательно разъярившись, Андреа ударила Шона кулаком в грудь. — Между прочим, я только-только избавилась от одного отморозка, который мечтал держать меня под замком, пока я не дам согласия стать его подругой, при том что все его сородичи из кожи вон лезли, чтобы ему помочь. Неужели ты вообразил, что я переехала сюда, чтобы забиться в какую-то нору и дрожать при каждом шорохе?! Если так, можешь об этом забыть! Я буду жить, как жила — и никакие люди, с оружием или без, не смогут меня запугать!

Со злостью выдернув увязшие в грязи каблуки, она отпихнула Шона плечом и зашагала к дому. Но он оказался быстрее — не успела она сделать и нескольких шагов, как он преградил ей дорогу:

— Храбрости тебе не занимать, малышка. Но глупости тоже хватает.

— О, спасибо большое! Знаешь, я тебя поняла. Ты не хочешь, чтобы я погибла, и, поверь, я это ценю. Кстати, я тоже не хочу умирать. Но при этом я хочу жить собственной жизнью, сама решать, что мне делать, рисковать или нет.

— Да ты просто волк-одиночка! — рассмеялся Шон, но она не заметила в этом смехе особого веселья. — Хочу напомнить тебе, что мы не допускали этого и прежде, когда волки жили в дикой природе. Не допустим этого и сейчас.

— Мы уже давно не дикие, Шон. Мы живем в городе оборотней, и на дворе двадцать первый век. И мне, если честно, до смерти надоели самцы, которые пытаются мной командовать!

Андреа, вывернувшись из его рук, припустила к дому. К сожалению, на высоких каблуках не очень-то побегаешь. Шону не составило особого труда догнать ее.

— Не командовать, милая. Защитить. И не сравнивай меня с Джаредом. Я бы своими руками разорвал его в клочья за то, что он причинил тебе такие страдания. Мы обращаемся со своими подругами иначе, поверь мне.

— В жизни своей не видела большего идеалиста! — фыркнула Андреа.

Теплая, сильная рука Шона обхватила ее за плечи.

— Кто-то же должен быть идеалистом.

— М-м-м...

Спорить он перестал — но это вовсе не значило, что он готов пойти на уступки. Андреа строптиво дернула головой, но не оттолкнула Шона, когда он обнял ее. Их спор еще не окончен — в свое время они вернутся к этой теме. Но она знала — раз они спорят и пререкаются, значит, Шон еще не победил.

Ночью Андреа опять приснился тот же самый сон. Бесчисленные нити, стремившиеся опутать ее по рукам и ногам, светились каким-то неестественным, злобным светом, металлические провода сжимались, словно стремясь переломать ей кости.

«Андреа».

На этот раз это не был голос Шона. Она понятия не имела, кто зовет ее, — ужас затуманил ей мозг, парализовал ее до такой степени, что Андреа уже была не способна думать.

«Борись, Андреа. Попробуй вырваться на свободу».

— Я пытаюсь! — закричала она.

Нити душили ее, словно какие-то диковинные щупальца. Андреа чувствовала, что задыхается. Из горла ее рвались дикие крики... а потом вдруг что-то сковало ее — железные полосы, гораздо более прочные, толстые и крепкие, чем давешние нити. Андреа судорожно отбивалась, пытаясь вырваться, стряхнуть с себя оковы сна. С трудом вынырнув из кошмара, она увидела Шона. Забравшись к ней в постель, он крепко обнимал ее сильными, теплыми руками.

— Ш-ш-ш, — прошептал он, баюкая ее, как ребенка. — Все в порядке, милая. Я с тобой.

Андреа уже открыла было, рот, чтобы возмутиться, подняла даже руку, чтобы оттолкнуть его. Но пережитый страх сделал свое дело. У нее просто не осталось сил бороться. Всхлипнув, она сдалась. И уронила голову ему на плечо.

Поцеловав ее в макушку, Шон заставил ее вытянуться рядом с ним. Андреа закрыла глаза и провалилась в сон, едва коснулась головой подушки. А Шон еще долго лежал, глядя в темноту и крепко обнимая ее, пока она не забылась тяжелым сном без сновидений.

Андреа проснулась от того, что солнечный луч защекотал ей щеку. Открыв глаза, она обнаружила, что Шона уже нет рядом, хотя постель еще хранила тепло его тела. Она повернула голову и увидела его возле окна. На Шоне не было ничего, кроме черных плавок и белой футболки, и то и другое облегало его, как перчатка. Ради такого зрелища стоило проснуться, лениво подумала Андреа.

— Шон.

Он обернулся:

— Прости, что разбудил тебя.

Андреа сгребла в охапку подушку, на которой еще сохранился отпечаток его головы, и прижала ее к груди.

— Знаешь, о чем я подумала? Что никогда не видела, как ты превращаешься.

Подбоченившись, Шон какое-то время разглядывал ее, словно подозревал очередной подвох. Потом ухмыльнулся. От этой ухмылки Андреа бросило в жар. А дальше все было еще хуже. Сначала он медленным движением стащил с себя футболку. Широкая грудь его заросла курчавыми черными волосами, под гладкой загорелой кожей лениво перекатывались мускулы. Судя по всему, летом Шон отдавал предпочтение рубашкам с коротким рукавом.