Мы с Миной принялись рассматривать рисунок.

— Большая берцовая кость, малая берцовая кость, грудина, — наперебой говорили мы, — ключица, лучевая кость, локтевая кость, почки, печень, легкие, сердце, мозг.

— А еще душа, — добавила Мина. — То вернется в тело, то выпорхнет наружу. И всегда невидима.

Миссис Дандо посмотрела на нее очень внимательно. Кут наверняка выложил ей все, что думает про Мину. Девочка-обезьяна. Торчит на ветке, как ворона. А Майкл из-за этой красотки не ходит в школу.

Мисс Кларц прислала записку: "Майкл, напиши еще один рассказ. Такой же чудесный. Дай волю своему воображению".

Я закрыл глаза. Воображать ничего не хотелось. Девочка умерла. Скеллиг исчез. Оставшийся без них мир был уродлив. Веяло холодом и ужасом.

Дрозды все верещали, а миссис Дандо рассказывала Мининой маме, какой я замечательный футболист и как люблю тусоваться со школьными друзьями.

Минина мама слушала с улыбкой.

— Как там девочка? — спросила в конце концов миссис Дандо.

— Не знаю, — прошептал я.

— Ее сегодня оперируют, — пояснила Мина.

— Бедное создание, — миссис Дандо всплеснула руками.

— Да уж, — твердо сказала Мина. — И честно говоря, в этой ситуации Майкла меньше всего интересуют всякие глупости, типа футбола и школы.

Ее мама вздохнула.

— Мина!

— А что? — вскинулась Мина. — Разве не правда? Майкл, скажи!

Я не выдержал. Ушел от них и залез на забор возле ворот.

— Вот видите! — не унималась Мина. — Видите, как вы его расстроили?!

Тут к воротам подкатила папина машина и стала передо мной как вкопанная. Он открыл дверцу. Я уселся рядом с ним. Он меня обнял.

— Все позади, сынок. Все позади.

Я ошибся. Она не умерла. Просто до сих пор не проснулась после наркоза. Лежала и тихонько посапывала под белым одеяльцем. Мама сказала, что ее грудь рассечена и рану закрывает толстая повязка. Девочка опять была в проводочках и трубочках, а рядом попискивали датчики — в такт ударам ее крошечного сердца.

— Майкл, врачи обещают, что теперь все будет хорошо. Они уверены в успехе.

Мы сидели втроем, держась за руки, и смотрели на это хрупкое существо.

— Врачи сказали, что в какой-то момент во время операции они ее чуть не упустили. — Мама обняла меня за плечи. — По она выдержала. Выжила.

Вошла медсестра. Проверила провода, трубочки и датчики. Пригладила мне вихры.

— У твоей сестры пламенное сердце. Она настоящий боец. Никогда не сдается.

— Ты молишься за нее? — спросила мама.

— Да.

— Мы тут опять пытались придумать ей имя, — сказал папа.

— Персефона, — быстро отозвался я.

Они засмеялись.

— Это, пожалуй, чересчур, — решил папа.

— Имя должно быть маленькое и сильное, — сказала мама. — Как она сама.

— Гас, — предложил папа.

Мы захихикали.

— Бутч, — предложил я.

— Гарт, — предложила мама.

— Бастер, — предложил папа.

— Глядите, — сказала вдруг мама. — Ей что-то снится.

И правда: глаза двигались под веками.

— Интересно, что она видит во сне. — Папа задумался.

— Надеюсь, только хорошее, — проговорила мама.

— Наверняка. Только взгляни на ее лицо. Спокойное, безмятежное. Она почти улыбается. Ангелочек. Вот, точно! Назовем ее Анжела, ангел. Нет, пожалуй, длинновато.

— Знаете, так странно… — неуверенно начала мама. Потом осеклась и покачала головой.

— Что странно? — спросил папа.

Она слегка поморщилась, словно смутилась и не знает, как сказать.

— Ну… в общем… я лежала тут вчера ночью, крутилась, ворочалась. То и дело вставала — на нее посмотреть. Иногда вдруг засыпала… И мне приснился сон, такой странный…

— Какой? — спросил папа.

— Там был человек. Просто человек. Конечно же он мне снился, хотя я была уверена, что не сплю. Он стал возле ребенка. От него воняло. Сам весь в черном. Доисторической древности черный костюм, весь аж пропитанный пылью. А на спине — горб. Волосы свалялись, спутались. Я была в ужасе. Хотела его оттолкнуть, хотела закричать: "Прочь от моего ребенка!!!" Хотела позвать врачей, сестер. Но не могла ни пошевелиться, ни заговорить. А он вот-вот схватит девочку и утащит! Но потом он повернулся и посмотрел на меня в упор. Лицо — белое как мел. А во взгляде столько нежности… И я каким-то образом поняла, что он ни за что не причинит ей вреда. Я поняла, что все будет хорошо…

Она снова замолчала, задумчиво покачала головой.

— Ну? … — не выдержал папа.

— Потом он наклонился и взял ее на руки. Она не спала. Они долго смотрели друг на друга, глаза в глаза. И он стал медленно кружиться…

— Как в танце, — подсказал я.

— Да, как в танце. А потом случилось самое удивительное…

Она коротко засмеялась и недоуменно пожала плечами.

— Самое удивительное, что у девочки на спине оказались крылышки. Прозрачные, призрачные, едва заметные. Но я их точно видела. Даже перышки разглядела. Так странно. Высокий незнакомец и наша девочка с крыльями… Вот и все. Он положил ее в кроватку, снова взглянул на меня, и все кончилось. Остаток ночи я спала как сурок. Когда проснулась, ее уже готовили к операции. Но я почему-то больше не волновалась. Просто поцеловала ее, шепнула, как мы все ее любим, — и ее увезли. А я уже знала, что все будет хорошо.

— Так и есть, — сказал папа.

— Так и есть.

Мама ласково пихнула меня в бок.

— Должно быть, я все думала над твоим вопросом. Для чего человеку лопатки?

Я улыбнулся и кивнул.

— Ага, наверно.

Девочкины глаза все двигались под закрытыми веками: она видела сон.

— Цыпленок, — вздохнул папа. — Что же ей все-таки снится?

— Скеллиг, — прошептал я неслышно. — Ей снится Скеллиг.

— Опасность еще не миновала, — сказала мама. — Ты ведь сам понимаешь, верно? Нам придется ее очень беречь, особенно поначалу.

— Знаю, — кивнул я. — Мы ее будем любить-любить-любить.

Вскоре мы с папой собрались домой. В коридоре нам встретился доктор МакНабола в окружении студентов в белых халатах. Я попросил папу подождать. И подбежал к врачу. Он уставился на меня сверху вниз.