— Роза сломана!

Ничего не ответив, он опять глотнул из бутылки и посмотрел на далёкие горы.

Хотя это было в его характере, я немного обиделась на его праздную позу и равнодушие, с каким он отреагировал на мой крик. Я энергично размахивала лейкой. Около клумбы с однолетними растениями, высаженными кружком, песок провалился так, что стебли и листья оказались в воде. Скоро обнажатся корни, но я всё поливала, поскольку не слышала, что прошлой ночью шёл дождь. Вчера вечером я не заметила сломанную ветку; наверняка, это резвились мыши, или её сломал ветер. Ветка боковая, слишком тонкая и слабая, и даже если бы на ней вырос бутон, он был бы слабым, и её всё равно нужно было бы срезать, чтобы хватило питания другим цветам.

Так что я всё равно бы срезала эту ветку перед сезоном дождей, даже если бы она расцвела и разрослась; однако, увидев на ветке сок из раны, я сильно расстроилась. Сыну выпил кока-колу и как обычно положил пустую бутылку в деревянный ящик для яблок, где уже образовалась целая гора. Я искоса взглянула туда и нахмурила брови. Три деревянных ящика были заполнены пустыми бутылками из-под колы, и теперь заполнялся уже четвёртый. Ах, как же много мы выпили! Мы постоянно пили газировку; то пища плохо переваривается, то не спится, то нам грустно. Хотя так легко можно найти подходящую причину, чтобы не употреблять её в таком количестве. Иногда мы её пили потому, что нам было скучно, или потому, что на улице шёл дождь. Но когда мой взгляд вдруг падал на гору пустых бутылок, на душе становилось пусто, и меня бросало в дрожь. Так это меня тревожило.

«Как спалось?» — спросил уже спустившийся во двор Сыну, посмотрев на грубо схваченные железной проволокой колья — они служили оградой загона для кур.

«Для чего их держать-то? Они всё равно не несут яйца. От них только мышей больше становится», — тихо пробормотала я, отвернувшись.

Он молча смотрел на меня. Судя по тому, какой у него был серьёзный вид, он намеревался сказать что-то, но только молча сунул мне в руки пакет с остатками еды.

Собака, которая до этого сидела тихо, завертелась, повизгивая, под ногами. Он взял её на руки. На плечах от ее прикосновений остались клочья шерсти. Не обращая на них внимания, я продолжала широко размахивать лейкой. Вскоре запершило в горле. Дома всюду летала собачья шерсть, её серебристые волоски прилипали к голове мужа, будто волосы стали седыми, и каждый раз, когда он тряс головой, они падали вниз. Шерсть застревала между пальцами ног и повсюду тянулась за мной. Она попадалась даже в мыльной пене, когда я умывалась.

В основном наша жизнь состояла из кока-колы и собачьей шерсти, которая летала повсюду, как тонкие серебряные ядовитые иглы. Собачья шерсть — это всё, что у нас есть. Всё остальное постепенно становится пустым, и в этой пустоте поднимаются только клочья шерсти. Я злилась. Мы задыхались от неё. Шерсть была повсюду. Каждый раз, когда я видела и прикасалась к этим сухим комочкам, я чувствовала их огромную разрушительную силу. Эта сила постепенно разъедала весь дом, как термиты, начиная с тонких щелей, и меня охватывало чувство бессилия. Что я могла сделать? Только злиться и возмущаться.

Я поставила лейку на землю и постучала по пояснице, массируя её. Сыну сердито сказал: «Я хочу есть».

Хотя сегодня воскресенье, и ему не надо идти на работу, мы позавтракали как обычно рано, и Сыну, прополоскав рот суннюн[15], поспешил выйти из дома.

После того, как он сказал, что вернется домой после ужина и вышел из комнаты, я опять села за стол, но сумела проглотить только две-три ложки супа и убрала посуду. Сломанная ветка висела горизонтально, как сломанная ключица, и я чувствовала тошноту от неприятного предчувствия.

Налив суп в миску, я позвала собаку. Она копалась в корзине для мусора; услышав мой голос, запрыгнула на деревянный пол террасы и бросилась к ногам.

Поглаживая собаку, я аккуратно, стараясь не просыпать, положила варёный рис в миску. Собака опустила морду и стала торопливо есть, иногда поднимая глаза и поскуливая.

Я зарыла руку в шерсть на загривке. Тепло её тела поднималось от кончиков пальцев, как будто говорило о привязанности к хозяевам. «Шалом!» — когда я позвала её, она подняла голову и потёрлась об меня мордой с прилипшими к ней белыми крупинками риса. По-еврейски «шалом» означает «мир». Какой же смысл заложен в этом слове «мир»? История нас учит, что к миру приходят лишь через кровавые жертвы.

Какие жертвы принесла я ради такого крепкого мира, наполнивший наш дом, который нельзя разрушить, ради того, чтобы в доме царствовал такой глубокий устойчивый мир? Наш мир копился по капле, как вода. Банальность воды. Наш мир похож на неподвижно застывшую воду в луже.

Я с силой гладила собаку. Серебряные шерстинки прилипали к тыльной стороне ладони и к юбке.

Даже после того, как я закончила мыть посуду, протёрла сухим кухонным полотенцем, разложила её по местам на полках, солнце ещё не поднялось высоко. Я взялась наводить порядок. Распахнула настежь окна и палкой для выбивания пыли убрала паутину на потолке.

Я поменяла шторы, подмела и даже вытерла мокрой тряпкой пол, но всё ещё было утро.

Повесив одеяло Сыну на ограду, на хорошо освещённое солнцем место, я нашла свёрнутые грязные носки и носовые платки и бросила их в газ. Потом поискала бельё и одежду для стирки, но не обнаружила их. Я неторопливо вышла во двор, сорвала висевшую на ограде простыню, блестящую, будто её только что отбелили, сняла чистую, без малейшего пятнышка наволочку с подушки, нашла в шкафу рубашки, которые он так и не надел после химчистки, скомкала их как попало, бросила всё в таз и насыпала туда стиральный порошок. Потом высоко засучила рукава, села, поджав ноги, и стала наблюдать за тем, как вскипает высокая пена. Беспокойство поднималось откуда-то из груди, как туман, и поклёвывало нервы. Что-то случится или это признак болезни? Ничего особенного не должно было произойти.

Он, может быть, и сегодня вечером придёт домой помятым, как грязная тряпка, и таким пьяным, что не сможет себя контролировать. Я сниму с него ботинки, одежду, и он разрешит сделать это покорно, как ребёнок, которого простили и окружили заботой. Может быть, в кармане его куртки будет лежать резиновая кукла, которая пищит, если нажать на её живот.

Иногда вечерами, когда он возвращался домой пьяным, я кричала и бессильно опускалась на пол, повесив его одежду в шкаф. В его карманах были игрушечные белки или робот, который ходит, сверкая глазами, если завести пружину. Какого раз была даже пара белых мышей и сова с распахнутыми немигающими большими, будто искусственными, глазами; она махала крыльями, будто чего-то испугалась. Я не понимала, это его странная привычка или он просто так шутит, чтобы повеселить меня?

Мне просто не нравилось, когда дома возникал беспорядок. К счастью, мыши подыхали, не прожив и трёх дней, хотя я каждый день кормила их остатками еды и наливала чистую воду.