После этого он пожал руку Гиббсу, офицерам и священникам. На головы им надели колпаки, и Гиббс бросил платок, подавая сигнал палачу натянуть веревку, и через мгновение они уже висели в воздухе. Уонсли, сложивший на груди руки, умер очень быстро, почти без мучений. Гиббс умирал долго; провисев в воздухе две минуты, он поднял правую руку и почти снял с головы колпак, а затем поднес эту же руку ко рту. Он был одет в синюю куртку и брюки, а на его правой руке красовался грязно-белый якорь. На Уонсли был белый сюртук, обшитый черным, и брюки того же цвета.

После того как тела провисели в петле положенное время, их сняли и передали хирургам для вскрытия.

Гиббс был чуть ниже среднего роста, плотно сбитый и сильный. Тело Уонсли являло образец мужской красоты.

Осенью 1832 года в Гавани для военных кораблей Гаванского порта бросил якорь корабль, построенный по типу клипера и обладавший необычайно изящными пропорциями. Его корпус был длинным и широким, что позволяло сохранять остойчивость при большой площади парусов. Он глубоко сидел в воде, благодаря чему судно не отклонялось от курса. Клипер был длинным, с низким шкафутом и высокими, наклонными мачтами, которые сужались к верхушке так сильно, что их почти не было видно. Красивый, острый, как стрела, нос и изящная, слегка скошенная корма свидетельствовали о быстроходности этого судна. Его низкие борта, которые пересекала узкая белая полоса, были выкрашены в черный цвет. Наклонные мачты клипера были отполированы до блеска, все канаты туго натянуты, словом, всем своим видом он демонстрировал, что находится под командой отличного капитана, который поддерживает на судне строжайшую дисциплину. Поднявшись на борт, человек поражался, каким обманчивым казался издалека тоннаж этого корабля. Вместо небольшого суденышка водоизмещением около девяноста тонн он обнаруживал корабль более двухсот тонн, очень широкий в поперечнике, с перекладинами небывалых размеров, которые казались легкими и элегантными. В центре судна, между фок– и грот-мачтами, стояло длинноствольное тридцатидвухфунтовое орудие на вращающейся опоре, укрепленное таким образом, чтобы в плохую погоду его можно было опускать и убирать под крышу. По обеим сторонам палубы располагались пушки более мелкого калибра.

И это судно служило жестокой и неправедной цели – оно перевозила из Африки рабов и называлось шхуна «Панда». Ею командовал дон Педро Гиберт, уроженец испанской Каталонии, сын гранда. Это был мужчина тридцати шести лет от роду, изумительно красивый, с круглым лицом, жемчужными зубами, выпуклым лбом и большими черными глазами; дамы обожали его. Гиберт соединял в себе большую энергию, холодный расчет и решительность; он отлично разбирался в торговых сделках и торговле рабами, поскольку совершил за ними уже несколько рейсов в Африку. Владельцем «Панды» и помощником капитана был дон Бернардо де Сото, уроженец Корунны, в Испании, и сын Исидора де Сото, сборщика королевских налогов в этом городе. Дону Бернардо было всего двадцать пять лет; он изучал искусство мореплавания с четырнадцати лет, а в двадцать два года получил звание капитана на индийской службе. Сдав необходимые экзамены, он получил диплом капитана. Его женой была донна Петрона Перейра, дочь дона Бенито Перейры, купца из Корунны. Ей в ту пору было всего пятнадцать лет, но ее формы уже приобрели приятную округлость, ибо жаркий климат ускоряет превращение девушки в женщину. У нее была темно-оливковая кожа, черные, как агаты, глаза, большие и сияющие. Это была очень милая и бесхитростная девушка.

Со строгой дисциплиной де Сото сочетал обширные практические знания морского дела. Но вдохновителем всего их предприятия был Франсиско Руис, плотник «Панды», среднего роста, мускулистый и короткошеий мужчина. Его буйные черные волосы нависали надо лбом, и он смотрел из-под них, как из-под чепчика. Темно-карие глаза беспрестанно бегали; черты лица были резкими, а ресницы – черными как смоль.

Он хорошо знал все входы и выходы из Гаваны и без всяких раздумий ввязывался в самые темные дела, не признавая никаких законов. Команда состояла в основном из испанцев, но имела несколько португальцев, латиноамериканцев и полукровок. Коком на «Панде» служил молодой гвинейский негр, имевший приятные черты лица и добродушный характер. У него была блестящая гладкая кожа и лицо, покрытое татуировками. В корабельную книгу его записали свободным, но на самом деле он был рабом. Вся команда шхуны насчитывала около сорока человек. Она везла особый груз: бочки с ромом и порохом, мушкеты, ткани и различные другие предметы, предназначенные для покупки рабов.

«Панда» вышла из Гаваны ночью 20 августа.

Когда она проходила мимо замка Моро, оттуда семафором запросили: «Куда идете?» Со шхуны ответили: «К острову Святого Фомы». Шхуна прошла Багамский пролив, направляясь к побережью Гвинеи; на мачте постоянно дежурил матрос, осматривавший море. Они обменялись сигналами с корветом и утром 20 сентября, еще до рассвета, во время вахты второго помощника обнаружили бриг, шедший на юг. Капитан Гиберт в это время спал, но его разбудили, и он велел догнать этот бриг. Когда они сблизились, капитан, помощник и плотник посовещались и решили идти на абордаж и, если на бриге будут обнаружены деньги, забрать их, команду запереть в трюме, а сам бриг сжечь. После этого они сразу же приступили к делу и выстрелом из мушкета велели судну остановиться.

Это был американский бриг «Мексиканец» под командованием капитана Батмана. Он вышел из гавани Салема, штат Массачусетс, в последнюю среду августа и направлялся в Рио-де-Жанейро. «Все было спокойно, – рассказывает капитан, – пока 20 сентября в половине третьего ночи мы не достигли 38° северной широты и 24°30' западной долготы. Сигнальщики, стоявшие на вахте, увидели судно, которое прошло у нас за кормой примерно в полумиле. В четыре часа утра мы снова увидели его – на этот раз оно пересекло наш курс перед самым носом – так близко, что мы смогли его рассмотреть. Это была шхуна с фор-марселем и парусом на брам-стеньге. При дневном свете мы увидели ее примерно в пяти милях с наветренной стороны; она шла параллельным курсом. Дул слабый юго-юго-западный ветер, а мы держали курс на юго-восток. В восемь часов утра шхуна находилась примерно в двух милях с наветренной стороны от нас. Я заметил на ее палубе большое скопление людей и матроса на рее брам-стеньги, осматривавшего горизонт. Это судно вызывало у меня подозрения, но как от него избавиться, я не знал. Вскоре после этого я заметил бриг, державший курс на северо-восток. К этому времени шхуна находилась примерно в трех милях впереди нас, в четырех румбах от траверза. Ожидая, что она бросится в погоню за бригом, шедшим впереди, мы повернули на запад и, двигаясь против ветра, попытались от нее оторваться. Десять или пятнадцать минут после нашего поворота шхуна продолжала идти на восток, но потом круто развернулась, подняла квадратный парус и пошла прямо на нас. Она очень быстро догнала наш корабль и, подойдя на расстояние пушечного выстрела, дала залп, подняла американский флаг и спустила главный парус. Подошла к нам с наветренной стороны, потребовала ответа, откуда мы, куда идем и так далее, а затем ее капитан приказал мне явиться к нему на своей шлюпке. Понимая, что сопротивление бесполезно, поскольку они сильнее нас, я сел в лодку и направился к шхуне; как только я подошел, пятеро разбойников, вооруженных большими ножами, прыгнуло в мою лодку. Они велели мне возвращаться на бриг; поднявшись на борт, заявили, что мы наверняка везем с собой деньги, и, выхватив ножи и угрожая нам смертью, потребовали показать, где находятся эти деньги. Увидев ящики с монетами, они велели моим людям бегом вытащить их на палубу. Ударами и угрозами эти негодяи подгоняли матросов – им казалось, что те работают слишком медленно. Когда деньги были подняты на палубу, они просемафорили на шхуну, чтобы им прислали лодку. Побросав в них ящики с монетами (мы везли десять ящиков, в которых лежало двадцать тысяч долларов), они отвезли их на шхуну. После этого пираты вернулись на мой бриг, загнали всю команду в кубрик на баке, ограбили мою каюту, перевернув вверх дном все сундуки и чемоданы и обчистив все мои карманы. Они забрали у меня часы и три дублона, которые я припрятал, думая, что здесь они будут в безопасности. У помощника пираты забрали часы и двести долларов в звонкой монете, но продолжали требовать, чтобы им показали другие места, где мы прячем деньги. Я ответил, что денег больше нет; тогда они с силой ударили меня по спине и заявили, что уверены: деньги еще остались, и они будут их искать, а если найдут, то перережут всем глотки. И они стали обыскивать корабль, но ничего не нашли; прихватив две бухты канатов, кожаный чехол и еще кое-какие вещи, отправились к себе на шхуну, вероятно, чтобы спросить, что с нами делать. Через восемь – десять минут они вернулись и в большой спешке загнали нас в трюм, заперли дверь в кают-компанию, за драили все люки, разбили в нактоузах все наши компасы, порезали все гардели, брасы, штуртросы и большую часть бегучего такелажа, а паруса раскромсали на мелкие кусочки. Потом прикатили бочонок просмоленной каболки и, собрав на палубе все, что могло гореть, сложили на камбузе и подожгли, после чего покинули судно, прихватив нашу лодку и флаги. Подойдя к шхуне, они продырявили нашу шлюпку, подняли на борт свою и, подняв паруса, пошли на восток.