– Ваш муж американец?

– Нет, украинец. Был там в командировке.

«Ну почему… – подумал Федор, – почему все женщины, которые мне интересны, замужем?»

– Рассматривается решение, – продолжала Саида, – ввести должности штатных психологов во все подразделения силовых структур. Я – первая ласточка… Знаю, Федор Андреевич, – она засмеялась, перебивая себя, – первая ласточка весны не делает, но это лучше, чем ничего. И поэтому мне нужна правда, одна правда и ничего, кроме правды. А мне на все вопросы отвечают: никак нет, все в порядке. Бессонница? Стресс? Депрессия? Никак нет! Физзарядка? Конечно, каждый день по утрам. Спортзал? Три раза в неделю! И я могу повторять бесконечно долго, что анкета анонимная, никаких имен не нужно. Приказ есть приказ: не болтать лишнего! Правда? – Она смотрела на Федора своими узкими глазами, в которых таилась улыбка.

– Правда, – ответил он хрипло, с трудом отводя от нее взгляд. – Что правда, то правда.

– Вот вы, Федор Андреевич…

– Саида, не называйте меня… Вы не могли бы называть меня по имени?

– Хорошо, – она кивнула. – Вот вы, Федор, вы готовы как на духу выложить всю правду о себе?

– Всю? – переспросил капитан.

– Всю. Ваши мысли, чувства, желания.

Федор побагровел.

– Не готовы, потому что не умеет наш человек обнажаться публично. И к психологу не пойдет, так как боится прослыть психом. А только когда станет купаться в фонтане и бросать камни в проезжающий транспорт, свяжут и приведут под конвоем. В Америке психолог вроде адвоката, без него никуда. А у нас его роль играют родные и близкие, в чью жилетку мы периодически плачемся. У них не принято вешать на других свои проблемы. Хочешь выплеснуться – иди к психологу. Итак, правду, Федор. Готовы?

– Нет.

– Почему?

– Во-первых, не привык обнажаться, как вы сами выразились. Мы же не американцы. Во-вторых… невысказанная проблема как бы не существует. Ну, бессонница слегка, воскресная депрессия, небольшая мизантропия, а психиатр сразу ярлычок: дисфункция какая-нибудь, напугает до смерти. А кроме того… дайте-ка вашу анкету!

Саида вытащила из сумки листки бумаги, протянула Алексееву. Он взял их, оглянулся в поисках скамейки. Не найдя, отошел к стене дома и стал читать, через минуту рассмеялся.

– Саида, вы действительно думаете, что кто-нибудь скажет вам правду? Об алкогольной зависимости? Импотенции? Жестокости по отношению к жене и детям? К подследственным? Желании прибить растлителя малолетних, убийцу, сексуального маньяка? Неужели американцы честно отвечают на подобные вопросы? Ни за что не поверю! Да никогда вам никто правды не скажет! А скажут: «Никак нет, все в порядке». Да я сам, Саида, готов собственными руками придушить убийцу, стоя над растерзанным трупом в морге! Но в вашей анкете я никогда в этом не признаюсь. Об этом не говорят, разве что коллеге… или вам, вот как сейчас. Извините, но… какой смысл в вашей научной работе? Доказать, что мы неврастеники, с легкостью срываемся и идем вразнос, страдаем бессонницей, не спим с женами по причине постоянных стрессов? И что дальше? Нам повысят зарплату? Дадут квартиру? Устроят сеанс психотерапии? Или наведут, наконец, порядок в этом бардаке? Сделают так, чтобы убийца не мог откупиться за деньги? Что, Саида? Что изменится от вашей анкеты? И наличия штатного психолога? От ассенизатора не пахнет, а воняет!

Федор и сам не понимал, почему он так завелся. Ну пишет красивая женщина научный труд, бесполезный, как тысячи других, как и тот, который он и сам бы написал, если бы не распрощался с философией. Может, потому и распрощался, что мертворожденные все эти труды. И написал бы, и защитился, и жил припеваючи, устраивал бы диспуты со студентами о смысле жизни. И не было бы ему никакого дела до серийных убийц и насильников, до грязи, безысходности и крови. Правильно говорит Саида о росте немотивированной агрессии.

– Я понимаю, – сказала она мягко. – Вы правы, Федор. Психолог в вашем деле – непозволительная роскошь. Тут много замешано – и деньги, и престиж профессии, и коррупция, и уважение общества. Но начинать с чего-то надо, правда? Кричать надо…

– Да. – Федор уже угас. – Кричать нужно, не спорю. Извините меня, Саида, – произнес он покаянно. – Вы правы, тысячу раз правы. Я… дурак! – вдруг вырвалось у него.

Саида рассмеялась. Легко тронула его плечо, сочувствуя.

Стемнело. Вечер был мягкий и тихий, полный неясных обещаний и невысказанных тайн. Стали зажигаться фонари. Они светили через молодую зелень деревьев, превращая кроны в большие зеленые светильники. Рядом с Федором шла необыкновенная женщина с сексуальным голосом, а он набросился на нее как ненормальный. Какая философия, какая психология… Он коснулся локтя Саиды и предложил:

– Хотите, поужинаем где-нибудь?

– Хотите, я приготовлю ужин? – ответила она вопросом на вопрос.

– Хочу! А что вы умеете готовить?

– Баранину с рисом.

– Плов?

– Плов. Где можно купить мясо и овощи?

И они отправились в магазин. По дороге Федор думал, что, предложи любая другая женщина приготовить ужин, он стал бы лихорадочно вспоминать, когда в последний раз менял простыни, а Саида сказала это так, что никакого подтекста в ее словах он не услышал.

«Интересно, умение держать мужчину на расстоянии – это качество национальное или приобретенное за годы пребывания в стране победившего гендерного равенства – Америке?» – глубокомысленно спросил себя Федор.

Саида долго выбирала баранину, потом зелень, потом рис, и Федор, наблюдая за ней, прикидывал, является ли эта обстоятельность опять-таки национальной чертой или свойством рачительной хозяйки. Лично он хватал в магазине первые попавшиеся продукты, пельмени, как правило, молоко, масло, колбасу и хлеб, ориентируясь на яркость этикеток и цену.

Потом Саида выбирала чай. Федор смотрел на нее со смешанным чувством умиления и нетерпения. Она брала каждую пачку в свои маленькие руки, подносила к глазам и внимательно читала этикетку, наклонив голову. Даже губами шевелила от усердия. Он жадно рассматривал ее покатые плечи, тяжелый узел волос… Даже кривые ноги Саиды в изящных белых лодочках находились в гармонии со всем ее обликом. «Ей бы не пошли ровные ноги», – вдруг пришло в голову капитану. Как ни странно, ноги Саиды выглядели очень изысканно. И веснушки на щеках, и маленькие круглые ушки… Саида вдруг обернулась, глаза их встретились. Федор почувствовал, как жаркая волна окатила его с макушки до пят…

Дома у капитана Саида сбросила туфли, отказалась от растоптанных хозяйских тапочек и босиком пошла на кухню. Федор сунулся было за ней, но она сказала: «Я разберусь сама, накройте на стол, пожалуйста».

Капитан привык хватать еду на ходу, но раз у него гости, то накрыть на стол придется в комнате. Он похвалил себя за убранную постель и сложенный диван. В квартире было чисто – он мыл полы две недели назад – и относительный порядок. Он убрал со спинки стула свитер, подобрал с пола носки. Достал из серванта скатерть – приданое, как сказала мама, собирая его на новую квартиру, – тарелки, вилки и ножи.