сюда бесплатно получают дети за выдающиеся успехи в учёбе. Например, победители школьных олимпиад или даже просто круглые отличники.

— Вот как… а ведь я должен был на районную олимпиаду по физике в этом году поехать, но вместо этого с простудой дома сидел, — расстроенно проронил он, — а ведь мог и победить.

— Никогда не зацикливайся на упущенных возможностях. Лучше стремись к тому, что достижимо прямо сейчас. Кто тебе мешает поехать на олимпиаду в новом году? Главное, учись хорошо, — подбодрил я его.

И мы продолжили прогулку. Центр столицы всегда казался мне очень красивым местом в любое время года, дня или даже века. Я одинаково любил его, как в своей прошлой жизни, так и в этой.

И семья моё мнение разделяла, так что мы ещё долго здесь бродили, рассматривая здания и улицы. Не забыли и про Могилу Неизвестного Солдата. Хотя это и не назовёшь праздничным местом, но всё же. Если бы не подвиг людей, отдавших жизни за победу на войне, то никакого праздника могло бы и не быть.

А Витя и здесь меня удивил, сказав:

— Хорошо, что у нас тоже есть Сквер Памяти в колхозе. Такие места заставляют о многом задуматься.

Я не мог с ним не согласиться.

Ну а на следующий день, Витя не был бы Витей, если бы не потащил нас в Ленинскую библиотеку, где собирался зарыться в книги с утра и до самого вечера.

Мы с Машей никак не могли ему в этом отказать, да и я сам нашёл несколько потенциально полезных для себя книг.

Ну, а оставшимся утром до отбытия поезда, мы пошли в кинотеатр. И так сложилось, что попали на недавно вышедший «А зори здесь тихие…». Тоже военной тематики. Вышли с сеанса мы задумчивые и грустные, но оставшиеся под большим впечатлением. Даже я, хотя, разумеется, видел этот фильм раньше.

В общем, поездка со всех сторон удалась. Но домой возвращаться всегда приятно не меньше.

* * *

Ну а дома, меня ждали довольно занимательные подробности дела Матиашвили. Попов словно поджидал моего возвращения, впрочем, оно и не удивительно, ему было что рассказать.

По словам участкового, за время моего пребывания в Москве, Матиашвили задержали. Это несомненно меня радовало, однако по лицу Максима Юрьевича я понимал, что это далеко не конец его доклада.

— Задержать задержали, но он в первую же ночь повесился. Унёс все тайны с собой. И знаешь, Сан Саныч, на ремне он повесился, вот только откуда он у него появился в тюрьме — загадка. Насколько я знаю, они были обязаны изъять все потенциально опасные предметы. Ума не приложу как же так получилось? — с наигранной иронией закончил Максим Юрьевич, явно намекая на помощь извне.

— Ты же знаешь, как оно бывает. Можно и ружьём себе в затылок семь раз выстрелить, — подыграл ему я, — как думаешь, кто помощь оказал нашему заключённому?

— Неприятно мне это говорить, но тут либо КГБ, либо милиция. Третьего не дано.

— Видать крыша у него солидная…

Мы оба понимали, что Матиашвили лишь жалкая пешка в чьих-то влиятельных руках, собственно поэтому от него и избавились. Причём сразу же в первый день, чтобы не сболтнул чего лишнего. Все его преступления в своей совокупности тянули на самую высшую меру наказания — расстрел, а есть ли смысл молчать смертнику? Вот и поспешили заткнуть ему рот.

Чем дальше я иду, тем опаснее становится. Врагов достаточно, а вот союзников… да, над этим работать и работать. С таким начальником в случае чего я просто не мог полагаться на милицию, да и КГБ на мой взгляд что-то темнят, впрочем, ничего нового. Между двумя крупными структурами была и третья, самая влиятельная в Советском Союзе — армия. Как раз к ней я и начал присматриваться, но тут всё не так легко, как хотелось бы. Чтобы выйти на нужных людей, необходимо быть в первую очередь «своим» в этой закрытой от посторонних глаз организации и один житейский случай подвёл меня к довольно интересной задумке.

— Товарищ председатель, подождите! — открывая дверь козлика услышал позади себя женский крик.

Это была Людмила Николаевна, одна из доярок. Слегка полноватая женщина подбежала ко мне и несколько раз извинилась, прежде чем озвучить свой вопрос.

— Александр Александрович, стыдно мне о таком речь заводить, но уже руки опускаются, вы уж извините. За сына своего, Юрку, очень сильно волнуюсь. Материнское сердце оно такое.

— А что с вашим сыном? — я захлопнул дверь козлика, готовясь к долгому разговору.

— В армию сыну пора, да вот только не возьмут его служить, — с горечью ответила она, — А как ему жить дальше то? Каждый мужчина должен отслужить, долг Родине отдать, как говорится, а если не отслужит, то на него все косо смотреть будут, да пальцем тыкать! Сразу сын мой станет «больным» и «не мужиком» для окружающих. Был у нас один такой, так одни психом считали, а другие врагом страны, но мой сын не такой, Александр Александрович, не такой! А ведь всем не докажешь. Народ быстро разнесёт по колхозу и всё, ни одна девушка порядочная не захочет с ним водиться, они ведь смотрят на это. Эх, в худшем случае придётся в город ему уезжать, чтоб хоть как-то жизнь свою построить.

Вопрос с армией дело серьёзное. В современности молодёжь стремиться откосить от службы, не жалея ни средств, ни здоровья. А некоторые, особо умные, даже язвы себе зарабатывают, боясь службы как огня. Неужели лучше из себя инвалида сделать? Пренебрегают армией, ой как пренебрегают, а ведь зря. Здесь же, у нас, наоборот, армия в почёте. Люди помнят войну и её последствия, поэтому мужчины искренне считают своим долгом отслужить и вернуться с целым багажом умений.

— А в чём причина? Не похоже, что сын ваш служить не хочет, — судя, по её словам, Юрий не имел психологических отклонений и не был уклонистом.

— Служить он как раз-таки хочет! Ещё как хочет. Всё переживает на это счёт. А причина… — она сжала губы и покачала головой, — тощий он, раза в три меньше меня! Кожа да кости. Вроде и ест, как мы с отцом, но мы упитанные, а он — худой! Не голодает, Александр Александрович, но выглядит так, словно на воде сидит. А так, на здоровье не жалуемся, парень работящий, не ленивый, в армию хочет. Только недовес помеха.

— Что врачи говорят?

— Дистрофия, — развела руками она.

— День добрый, товарищи! — бодрым кивком поприветствовал нас мимо проходящий мужчина.

Ответили ему тем же, однако, как я заметил, пока он не ушёл на достаточно приличное расстояние, Людмила не решалась продолжить разговор. Видимо боялась, что слышит.

— Александр Александрович, прошу, помогите нам. Армия важна для мужчины, не могу я смотреть, как жизнь сына под откос пойдёт! — взмолилась она.

— Помочь? — переспросил я, слегка приподняв левую бровь.

— Вы же у нас депутат, может сможете договориться с кем-нибудь. Я уже потеряла всякую надежду, ночами не сплю, всё думаю и думаю, как же сыну помочь…

— Увы, но некоторые вещи вне моей компетенции.

Было видно, как моей ответ буквально сломил женщину. Даже тот самый огонёк в глазах, с каким она молила меня о помощи, казалось бы, погас.

— Людмила Николаевна, — поспешил дополнить я, — рано вы руки опускаете. Только январь на дворе. Сына вашего смело можно успеть откормить килограмм так на десять! И это в худшем случае.

— Пытались мы, уже чуть ли не насильно еду в него запихиваем, вот только результата нет.

Разговор намечался долгий. Я бы расписал всё прямо здесь, на улице, но мороз явно препятствовал разговору. Людмила постоянно тёрла руки, пытаясь их согреть, да и в целом, старалась больше двигаться, чтобы не замёрзнуть. Я и сам ощущал, как мороз кусает за щёки, поэтому было решено проехаться вместе в правление. Уж там всяко комфортнее вести разговор.

Наш разговор длился около часа. За это время я поведал женщине о калориях, к слову, о которых она слышала впервые, а также про белки, жиры и углеводы. Последние делились на два типа — простые и сложные. Отчасти мне помогли наработки Елизаветы, но большую часть я знал и без неё. В современности на каждом продукте указаны КБЖУ и калории.

Людмила Николаевна призналась, что никогда не думала, почему от белого хлеба с вареньем она испытывала голод уже через час, а от крупы только через три, а то и четыре. Я написал для неё некое подобие «памятки» с примерным калоражем самых популярных продуктов, порекомендовав кормить сына чуточку иначе.