Однако, случается, отступник выживает в стае – если только клыки его остры, и когти не знают пощады. И тогда рано или поздно он становится вожаком… Гончие, натасканные на природную дичь, дипломированные сторожевые псы, – эти «друзья человека» великолепно знают повадки своих бывших повелителей, все их слабости и недостатки.

Собаки понимают, чего следует опасаться – и привычной оградой из красных флажков их не испугаешь… Знания, полученные от недавнего хозяина, обращаются теперь против него.

– Каждый сам выбирает свой путь…

– За некоторых это делают другие люди, – пожал плечами собеседник.

Владимир Александрович пожал плечами:

– Или обстоятельства.

– Да… Осуждаешь?

– По какому праву? Нет… Но и в ладошки хлопать тоже не стану.

– Почему?

– Я и в далеком детстве не верил в добрых разбойников. Так не бывает! Или-или…

Виноградов вытер губы крахмальной салфеткой. Бутылка уже опустела, но опьянение так и не пришло – вместо него томило душу ни разу ещё не обманувшее предчувствие надвигающейся беды.

Причем, страха не было… За последние годы вокруг Владимира Александровича погибло столько друзей и недругов, что собственная смерть уже воспринималась им не как пугающая абстракция – а в качестве вполне естественного и неизбежного завершения земного пути. В конце концов, для того, чтобы считать себя мужчиной вовсе не достаточно только ходить в туалет с соответствующей буковкой на двери.

Есть и другие критерии…

– Заказать еще?

– Нет, спасибо. Я сколько-то должен? – Виноградов показал на стол и на внутренний карман куртки, где обычно хранят бумажник.

– Обижаешь… – собеседник положил несколько купюр на поданный официантом счет. Подождал, пока спина в традиционном сюртуке удалиться на достаточное расстояние:

– А ведь ты – такой же, как мы.

– А я разве говорю, что лучше?

– Не в том дело! Лучше, хуже… Просто ты – такой же.

Очевидно, это стоило расценивать, как переход к деловой части беседы. Взаимное обнюхивание закончилось.

– Слушай, Вася! Я очень рад был тебя видеть. Но если ты предложишь сейчас вместе ограбить Национальный банк или подстрелить хозяина публичного дома…

– Неужели я произвожу такое удручающее впечатление? – хмыкнул Френкель. – Досадно выглядеть в глазах собеседника идиотом!

– Шучу. Извини…

Человек напротив подождал, пока уберут посуду. Придержал только чашечку с недопитым кофе:

– Был такой знаменитый француз – Клод Леви-Страусс. Антрополог, исследователь самых диких и нехоженных уголков планеты… Человек, который почти не бывал дома.

– Ну, слышал. В честь него даже джинсы, кажется, назвали?

– Не важно! Но первая фраза его книги звучит так: «Я ненавижу путешествия…» – Френкель устало потер переносицу:

– Ты ему веришь?

Виноградов ответил не сразу. Подумал, и неожиданно для самого себя сказал правду:

– Да! Абсолютно.

– Вот именно. Он тоже был такой же, как мы – как ты, как я!

– Вася, извини, но… – Владимир Александрович отогнул край манжеты на левой руке. – Время! Сегодня ещё вечерний прием в российском культурном центре, мне придется присутствовать.

Френкель тоже посмотрел на часы:

– Да, конечно, понимаю – служба!

– Так что, давай о деле? Если хочешь.

– Не хочу… но – надо! – Густо выдохнул собеседник. Все-таки, коньяк не минеральная водичка и бутылка на двоих потихонечку брала свое:

– Скажи, как по-твоему: два миллиона долларов – это много?

– Много, – честно признал Виноградов. Есть величины относительные, а есть абсолютные… В его представлении такая сумма при любом раскладе относилась ко второй категории.

– Верно! Хотя, в сущности, это всего-навсего средних размеров «дипломат» – кожаный такой, черный. И замочки у него блестящие… – Френкель мечтательно прикрыл глаза.

– Смотря какими купюрами, – уточнил, чтобы что-то сказать Владимир Александрович.

– Пра-авильно. Какими купюрами? Разумеется, только сотенными – и самого, что ни на есть, нового образца. Аккуратные такие банковские упаковочки…

– Прямо, как в кино! – Виноградов всегда довольно спокойно относился к чужому богатству, зная по опыту, что большие деньги – это всегда большие проблемы.

– Тяжело, правда, – пожаловался собеседник. – Бумага – она всегда очень тяжелая… Почти двадцать кило.

– Не надорвался? А то – давай, я помогу. Потаскаю!

– Потаскаешь еще.

Это прозвучало неожиданно твердо и без намека на пьяный бред.

– Вася, я с детства не любил физический труд.

– Даже хорошо – очень хорошо! – оплачиваемый?

– В мое время физическим трудом неплохо зарабатывали только валютные проститутки. Улавливаешь намек?

Собеседник отставил кофейную чашку:

– Ладно! Выслушать можешь?

– Могу. Но ты уверен, что надо? Я человек слабый, немолодой. И свои-то секреты хранить не умею – а что уж тут про чужие! Особенно, если меня начнут по-серьезному спрашивать. Уверен?

– На то и рассчитано…

Ответ прозвучал несколько двусмысленно и слишком уж многообещающе.

– Излагай, – пожал плечами Виноградов.

Больше ему ничего не оставалось. Можно было, конечно, встать и уйти – но этим уже ничего не решишь. Как-то, перечитывая повести знакомого ещё по ОМОНу питерского детективщика, Владимир Александрович заметил: многоточие в конце фразы таит в себе куда больше неприятных неожиданностей, чем все другие знаки препинания.

– Ты же понимаешь – тот чемоданчик, о котором я тебе сейчас рассказал, существует на самом деле.

– И вы хотите его заполучить?

– Нет! Он уже у меня.

– Поздравляю. Выиграл в «Поле чудес»? Или на обедах сэкономил?

– Не угадал, Саныч… Мы его украли. Точнее – отняли, с боем и кровью! – Посмотрев на Виноградова, собеседник отрицательно помотал головой:

– Нет, не вспоминай. В ориентировках этого ничего не было. Никаких нападений на банки, никаких инкассаторов.

– Тряханули кого-то из «теневиков»? – при ограблениях дельцов криминальной экономики пострадавшие практически не обращаются с заявлениями в органы внутренних дел. Предпочитают разбираться сами.

Красивым научным языком это обзывается латентной преступностью. Вообще, выдумана масса слов для описания государственного бессилия.

– Почти угадал. Более того… По законам военного времени нам бы в героях России ходить!