– С учетом конфиденциальности сведений, которые ты мне поручил выяснить, – начал Морозов, – узнать удалось совсем немного. Рената Жмыхова покончила с собой после продолжительной депрессии, наступившей после того, как она лежала в реабилитационной клинике, где лечилась от наркозависимости. Это была вторая попытка самоубийства, первая закончилась неудачно. Собственно, тогда она и попала в клинику.

– Как она покончила с жизнью? – спросил Самсонов.

– Ввела слишком большую дозу героина.

– Может, это был несчастный случай? Почему решили, что она специально?

– Жмыхова оставила предсмертную записку.

– От руки написанную, с подписью?

– Да. А что, ты думаешь, ее могли убить?

Самсонов пожал плечами:

– Что стоит заставить человека написать такую записку под угрозой смерти? Но в любом случае едва ли к ее смерти имеет отношение тот, кто нам нужен.

– Да уж, ни мешков, ни петухов, ни…

– Давай дальше, – перебил Самсонов.

– Ок. – Морозов взглянул в свои записи, почесал рыжие кудри на затылке. – Она тем не менее не обращалась за помощью к психологу или психиатру. Они, так сказать, сами ее нашли. О других тоже ничего в этом плане не известно, за исключением одного момента: Корчакова в тринадцатилетнем возрасте попала в больницу с нервным срывом. Врачи не смогли определить, в чем дело, и просто пролечили ее. В приют она вернулась через полтора месяца. Там ее наблюдал Меркальский, девочка шла на поправку, рецидивов не было.

– Откуда ты узнал об этом?

– От сотрудников приюта, которые там работали в то время.

– Ездил в детский дом?

– Ага.

Самсонов несколько секунд подумал, потом спросил:

– Они не рассказали, в чем именно проявлялся этот нервный срыв?

– Потеря аппетита, слезливость, раздражительность, истерики.

– С врачами говорил, которые ею занимались?

– Пытался. Молчат.

– Опять конфиденциальность.

– Ну да. Плюс, я думаю, просто не помнят, это ведь когда было, да и у них таких пациентов знаешь сколько.

– Могу себе представить. Сама Корчакова никак не объясняла свое состояние? Не жаловалась ни на что?

– Как я понял, нет.

– А что по криминалу? Проходили наши женщины по полицейским базам?

– Нет. Ничегошеньки. Ни нападений, ни изнасилований, ни несчастных случаев, даже сумочку ни разу ни у одной не вырвали на улице. Только штрафы за ПДД.

Самсонов усмехнулся:

– Оплаченные хоть? Ладно, с этим ясно. – Он повернулся к Рогожину: – А ты чем порадуешь? Как там с маслом и петухами дела обстоят?

– Я подошел к делу обстоятельно, – начал Рогожин. – По твоему методу, Валер.

– Это по какому же? – удивился Самсонов.

– А ты как-то рассказывал, что надо постараться поставить себя на место преступника. Представить, что ты действуешь в таких же условиях, и включить логику. Я решил попробовать.

– Получилось?

– Конечно. Прежде всего я стал думать не о том, где убийца мог достать петухов – таких мест слишком много, – а о том, где он их держал. Ведь ясно, что у него было только два варианта: либо купить сразу всех петухов, которые ему могут понадобиться (а если он собирается прикончить всех женщин, то птиц ему пришлось бы купить восемь), либо покупать петуха для каждого убийства. Как бы я сделал на его месте? – Рогожин обвел коллег взглядом. – Последний вариант не лучший, потому что пришлось бы палиться перед каждым убийством, и рано или поздно мы узнали бы, кто покупает птиц накануне преступлений. Даже если бы он брал петухов каждый раз у разных продавцов, это могло показаться подозрительным кому-то из них.

– Маловероятно, – заметил Самсонов. – Скорее уж его могли спалить соседи.

Рогожин кивнул:

– Об этом я тоже подумал. Короче, скорее всего, убийца купил сразу восемь птиц. Это значит, что ему нужно их где-то держать, причем довольно долгий промежуток времени. Если учесть интервал между преступлениями, то около полугода. Получается, он живет не в городе, а за городом. Там птицы не вызвали бы подозрений. Кроме того, вряд ли он раньше не держал птиц, а тут вдруг завел. Это показалось бы странным соседям. Получается, он просто подселил петухов к птицам, которые у него уже были. Логично?

– Да, – ответил Самсонов, – но в городе убийца может владеть магазином или пищевым складом и брать петухов оттуда.

– Да, но таких точек меньше, чем квартир, и проверить их легче. Я пытался сузить круг поисков.

– Продолжай.

– Если он их купил специально для того, чтобы класть в мешки, причем купил сразу восемь штук, то сделал это на большом птичьем рынке, где его не запомнили бы из-за огромного числа посетителей. Я выяснил, какие рынки работали в течение месяца перед первым убийством, потому что вряд ли преступник приобрел птиц раньше.

– Он мог купить не восемь, а десять или по четыре в двух разных местах, – возразил Самсонов. – В любом случае, как ты сам сказал, продавцы его не вспомнят.

– Поэтому я решил, что проверять рынки бессмысленно, только время потеряю.

– И что ты сделал? Сосредоточился на подозреваемых?

Рогожин довольно улыбнулся:

– В точку, Валер! У нас есть Иртемьев, Анисимов и Бокатов. Я сделал запрос относительно собственности, которой они владеют. Вернее, не только они, но и их родственники. Вот результаты, – Рогожин придвинул Самсонову листок.

Старший лейтенант пробежал глазами список.

– У Бокатова есть загородный участок, – сказал Рогожин. – Двенадцать соток. Принадлежит его жене. Я туда съездил, повидался с ее матерью, которая живет там постоянно. Угадай, что она мне показала?

– Курятник?

– Угу.

– И что, там были петухи породы… как она там называлась?

– Корниш. Да, у них есть два таких петуха. Правда, их купили еще год назад, сделала это хозяйка, приобрела она только двух птиц, и они до сих пор в курятнике.

– Жаль. Я думал, нам повезло. – Самсонов отодвинул листок. – Что ж…

– Погоди, это не все. Петухи дали потомство, в том числе чистокровных самцов, которых три месяца назад продали в качестве производителей.

– Сколько было самцов?

– Шесть. Угадай, кто занимался продажей.

– Бокатов?

– Он самый. Увез птиц, привез деньги, но кто знает, что он с ними сделал?

– И что он мог ними сделать?

Рогожин пожал плечами:

– Забрать себе, а теще сказать, что продал.

– И где он их держал?