— Договорились, — вздохнул Ричард.

— А каюта Рыжика — вот она, — указала Лучиана хвостом на дверь, из которой только что облили бойцов.

Перед тем как юркнуть вслед за гладким хвостиком Лучианы в открытый иллюминатор, Ричи обернулся к Афине, изготовившейся последовать вслед за остальными в каюту, и мяукнул официальным тоном:

— Простите, но вам, как потерпевшей, лучше подождать снаружи.

Афина вопросительно подняла ушки, и на её мордочке появилось выражение обиды. Ещё бы! Дудочка принадлежит ей и её «двуногой», и нате вам — не пускают посмотреть самое интересное, а вместо неё берут эту крысоедку! Но Ричи, заметив недовольство, поспешно добавил, уже гораздо более мягко:

— Ну вы же понимаете, это вопрос котективной этики. Кроме того, допрос придётся проводить крайне аккуратно, чтобы не выдать себя раньше времени. Лучше доверить это профессионалам.

И, оставив недоумевающую кошку сидеть на палубе, он прыгнул в иллюминатор, не так, правда, грациозно, как Лучиана, но всё же сохранив достоинство.

Внутри маленькой каюты третьего класса стоял запах валерьянки и спиртного. Среди немногочисленных вещей пассажира везде был разбросан различный цирковой и театральный реквизит, а в углу разместилась небольшая армия пустых бутылок. Это, как прекрасно было известно Ричи, являлось у «двуногих» признаком длительного творческого поиска.

Около кресла копошился сам Галкин. С его фрака капала красная жидкость, и Ричи потянул носом — слабый запах шёл из бутылки, к которой «двуногий» без остановки прикладывался. Да, похоже, что шут предпочитает вливать вино в себя без остатка.

Горе-артист резко отшвырнул в сторону пустую бутыль. Та со звоном врезалась в ножку стола — Ричи аж подскочил от неожиданности. А Галкин, не открывая глаз, нащупал у кресла вторую бутылку, сноровисто вышиб из неё пробку и снова начал вливать в себя содержимое.

Рядом с ним возлежал на боку и его спутник. Рыжик меланхолично лакал валерьянку из блюдца, не отрывая голову от ковра. «Как два птенца из одного гнезда! — снисходительно подумал котектив. — Да он даже по лестнице не смог бы забраться в иллюминатор. Определённо, я порой бываю излишне дотошным!» Снова зазвенело стекло — это из руки Галкина вывалилась пустая бутылка. «Это ж сколько? Полтора литра вина за десять минут? Ого, да ему нужно состязаться не в изящных искусствах, а среди винопийц!»

Наконец «двуногий» подошёл к своему коту со злополучным ведром, из которого недавно облил Маршала и Элефанта, и ловко посадил в него рыжего, сопровождая свои манипуляции неразборчивым, но явно довольным бормотанием. Наконец повернулся, держа в руках странное приспособление — швабру, на кончике которой балансировало ведро. Это было нелепо уже само по себе, но, для ещё большей глупости в ведре, свернувшись, как кольцо краковской колбасы, лежал толстый рыжий кот! Лучиана и Ричи мгновенно спрятались за большим обшарпанным чемоданом, лежащим на полке, и продолжили наблюдать, удивлённо переглядываясь — что за ерундой занимается этот «двуногий»?

Странный пассажир тем временем медленно поставил швабру себе на лоб и, дрожа тонкими ногами, краснея лицом, выпрямился, поднимая ведро со спрятанным в нём котом, к самому потолку каюты. Он просиял довольной улыбкой и раскинул руки в цирковом жесте, при этом рукава его нелепо сидящего концертного фрака задрались, а слишком широкие полосатые штаны поползли вверх, открывая стоптанные ботинки, обутые на босу ногу.

Циркач выкрикнул что-то вроде «Оп-ля-ля!», но в ту же секунду его нога подскользнулась на грязном полу, и вся шаткая конструкция полетела кувырком, ведро несколько раз перевернулось в воздухе, являя свету выпучившего в ужасе глаза, отчаянно орущего рыжего кота, и с оглушительным звуком грохнулось об пол. Кот с диким протяжным мявом ринулся под кровать и замер там, ошалело сверкая глазами из темноты. Сам «двуногий» ударился костлявым задом об пол, да ещё и швабра, падая, подло стукнула его прямо по красному носу. Неудачливый трюкач тяжело поднялся на ноги и в ярости пнул ведро, выкрикивая те слова, которые все «двуногие» говорят в такие минуты. После этого он принялся ходить кругами по каюте, запустив пальцы в жидкие седые волосы, громогласно обращаясь, видимо, к коту:

— Ну почему, друг мой рыжий, так всегда получается?! Только тебя посещает гениальная идея, как всё сразу идет наперекосяк! Такая идея для номера — и опять фиаско! Нет, я не могу так! Я больше так не могу!

Произнося эту гневную речь, «двуногий» расхаживал по каюте, в беспорядочных поисках заглядывая то под подушку, то между страниц книги, валявшейся на полу. Ричи и Лучиана съёжились в своем укрытии, ожидая неизбежного обнаружения, но «двуногий» неожиданно издал победное «Ага!» и выудил из-за туалетного бачка несколько мятых купюр. После этого, всё ещё возбуждённо бормоча, быстрым шагом вышел из каюты, в спешке забыв закрыть дверь, и повернул в сторону бара. Напоследок в иллюминаторе мелькнула лысина, окружённая венчиком седеющих волос.

Лучиана выглянула из-за чемодана, осмотрелась и юркнула под кровать, где прятался рыжий толстяк, Ричи последовал за ней, стараясь не уступать в скорости и ловкости. Рыжий уже отошёл от шока, вызванного падением, и теперь, будто ничего не случилось, преспокойно вылизывал ушибленную лапу.

— Позвольте выразить искреннее восхищение вашим номером! — дипломатично начал Ричи. — Ваш дуэт показал самую смешную программу, какую я видел. Вы — подлинные короли юмора!

Рыжик лениво открыл глаз и самодовольно выдохнул:

— Я не сомневался в том, что самые преданные поклонники нашего таланта сумеют проникнуть в гримёрку. Вы здесь один?

— Меня делегировали все зрители, — не дрогнув усом, соврал Ричи. — Многие из них до сих пор не могут отойти от хохота. И выбрали меня, как самого деликатного и бесшумного. Ведь ваш партнёр, очевидно, совершенно вымотан выступлением.

Рыжик распахнул второй глаз и чуть более оживлённо ответил:

— Да, подлинное искусство безжалостно к артистам. Номер был по-настоящему смешным, но только по той причине, что мы оба вложили в него свою душу. Хотя, безусловно, есть и ещё один секрет…

Ричи вздрогнул. Неужели эти комедианты всё же причастны к преступлению? Сейчас, с пьяных глаз, Рыжик может выболтать лишнего. Он замер, как «маусхантер» перед мышиной норкой. А толстяк продолжал витийствовать:

— Видите ли, здесь срабатывает принцип кривого зеркала. Ничто так не затрагивает душу, как знакомое и привычное. Мы показали публике её саму. Со всеми пороками, недостатками и червоточинами. То, что «двуногие», как правило, не любят выставлять напоказ. Но именно это им никогда не удаётся надёжно спрятать — как то самое шило в мешке. Стоит лишь немного поскоблить — вуаля, вот он, гомо сапиенс, без прикрас и побрякушек! Только дионисическое искусство способно проникать так глубоко. Лишь то, что идёт от чресел, а не от ума, можно называть истинно народным!