Настя с Цыпленкиной часто имела дело, ей то и дело приходилось подгонять той по фигуре детские костюмчики, и они до сих пор неплохо ладили.

— Лидия Семеновна, что случилось? — спросила Настя актрису.

Но та взглянула на девушку волком и прошипела:

— Ты еще спрашиваешь? Не забудь крем для загара купить!

— Что? Какой крем? — удивленно переспросила Настя, но Цыпленкиной уже и след простыл.

Зато в коридоре появилась Виктория Львовна. Она шла, на ходу листая какие-то документы.

Виктория была женщина на редкость спокойная, за глаза ее называли мороженой треской. И сейчас массовая истерика ничуть ее не затронула. Настя остановила ее и спросила:

— Виктория Львовна, что у нас случилось? Такое впечатление, что все в театре посходили с ума!

— А что — им было, с чего сходить? — Виктория посмотрела на Настю поверх очков. — Это все из-за Черногории. Сама понимаешь — море, солнце, лето… Вырваться хоть ненадолго из суровых будней…

В театре давно уже поговаривали о поездке на фестиваль в Черногорию. Фестиваль был новый, только что задуманный, и еще неизвестно было, получится ли и выделят ли их коллективу деньги на поездку.

— Что, дали денег? — спросила Настя.

— Дали, но вдвое меньше, чем обещали, поэтому поедут далеко не все. Вот наши дамы и переругались.

Виктория Львовна поправила очки и закончила разговор:

— Я пойду, у меня дел полно. А тебя, кстати, ищет Вероника.

— Вероника Павловна? А что ей нужно?

Но завлит уже скрылась за поворотом коридора.

Вероника Павловна Неволина была заместителем директора. Театральный остряк Веденяев называл ее заместителем по человеческому фактору. Действительно, Неволина занималась в театре всеми кадровыми вопросами, гасила возникающие скандалы и славилась суровым характером, ей ничего не стоило уволить человека за какой-нибудь ерундовый проступок, поэтому Настя испугалась, узнав, что та ее ищет. Она стала перебирать в уме свои возможные просчеты и прегрешения, и тут буквально нос к носу столкнулась с Неволиной.

Вероника Павловна шла по коридору, печатая шаг, как гвардеец на параде, и сосредоточенно поглядывая по сторонам. Увидев Настю, она вскинулась, как почуявшая свежий след гончая, и бросилась к ней, сверкая глазами.

— Вы-то мне и нужны!

— А в чем дело, Вероника Павловна?

— У вас есть загранпаспорт?

— Загранпаспорт? — удивленно переспросила Настя. — Есть… конечно, есть… а что?

— Вы через две недели едете с театром на фестиваль…

— В Черногорию?

— В Черногорию, в Черногорию! Что за глупые вопросы?

— Но почему я?

— Вот еще интересно! — Вероника посмотрела на Настю с неодобрением. — Другие спрашивают, почему они не едут, а вы — почему едете… Вы что — недовольны? Не хотите ехать?

— Да нет, я хочу…

Только теперь Настя поняла, почему на нее с такой злостью посмотрела Цыпленкина, поняла и ее слова насчет крема для загара. Кстати, крем действительно нужно купить… и купальник, и еще много всего нужно…

Тем не менее она задала очевидный вопрос:

— А Вера Степановна тоже поедет?

Вера Степановна Кукушкина была главным костюмером театра и Настиным непосредственным начальником.

— Нет, — сухо ответила Вероника Павловна, — она отказалась, у нее какие-то домашние проблемы.

Она проговорила эти слова с откровенным презрением — видимо, посчитала, что домашние проблемы — это недостаточно серьезная причина для отказа от поездки на фестиваль.

— Она и сказала, что вы вполне управитесь со всеми костюмами, — добавила Вероника Павловна.

Настя открыла рот, чтобы задать следующий вопрос, и в это время в коридоре рядом с ней появился реквизитор Трофимов. Увидев Настю, он произнес:

— Нам поговорить надо.

Вероника Павловна повернулась к нему, вздернула голову, как дятел, и раздраженно проговорила:

— Вы что, не видите, что мы разговариваем?

— Вижу… это трудно не увидеть… — огрызнулся Трофимов и добавил, повернувшись к Насте:

— Зайдите потом ко мне, разговор есть. Важный.

— А у нас, значит, так себе! Нас, значит, можно перебивать! — рявкнула Вероника, но Трофимов уже исчез в глубине коридора.

Вероника перевела дыхание и снова обратилась к Насте:

— Поскольку Кукушкина на фестиваль не поедет, вам нужно перед поездкой поговорить с ней и подготовить все, что может понадобиться для спектаклей, которые мы повезем на фестиваль.

— А что мы повезем?

— Я передала Кукушкиной список. Она в курсе. Так что идите к ней и получите полную инструкцию. И помните — от вашей работы будет в значительной степени зависеть успех театра, а значит, и ваша дальнейшая карьера. Надеюсь, это понятно?

С этими словами Вероника Павловна развернулась и зашагала прочь по коридору, как прежде, печатая шаг.

А Настя бросилась в костюмерную, пока ее не перехватил еще кто-нибудь.

Вера Степановна сидела за рабочим столом и невозмутимо шила цветастую цыганскую юбку. Ее, казалось, не затронул охвативший весь театр психоз.

— Вера Степановна, Вероника мне сказала, что вы отказались от поездки…

— Ну, отказалась, — Вера Степановна оторвалась от шитья, взглянула на Настю. — Ты же знаешь, у меня внуки…

О своих внуках Вера Степановна могла говорить круглые сутки, и не только говорить — она показывала их фотографии, приносила их поделки и рисунки. Внуки действительно были очаровательные.

— У меня внуки, — повторила Кукушкина, улыбаясь. — Как я могу их оставить?

Оставив излюбленную тему, она перешла к делу, подробно рассказала Насте, какие спектакли повезут на фестиваль и что к каждому из них понадобится по их, костюмерной, части.

На это ушел целый час, и только когда разговор был закончен, Настя вспомнила, что ее просил зайти Трофимов.

Конечно, человек он был неприятный, склочный, и общение с ним не доставляло никакого удовольствия, но он показался Насте очень озабоченным и просил ее непременно зайти для какого-то важного разговора…

Действительно ли важного?

Настя вспомнила последний звонок тети Дуси. Та тоже была чем-то озабочена и хотела с ней непременно поговорить. И тот разговор так и не состоялся…

Нет, нужно все же зайти к Трофимову…

Настя извинилась перед Верой Степановной и отправилась к реквизитору.

Проходя через смотровой балкончик, она почувствовала неприятный холодок и сосущую пустоту в желудке. Она вспомнила, как вчера на этом самом месте лежала, нелепо скорчившись, Евдокия Михайловна, как вокруг нее толпились служащие театра…