— Да, в силу убеждений и без пристрастности.

— Откуда вы прибыли?

— Из далекого Востока.

— Что вы там увидели?

— Великую силу основателя нашего.

— Чему он научил вас?

— Познавать Бога и самого себя.

— Что посоветовал он вам, прежде чем вы покинули то место?

— Избрать две дороги: философию естественного и философию сверхъестественного.

— Что есть философия естественного?

— Свадьба Солнца и Луны и знание семи металлов.

— Указал ли он вам правильный путь, как постичь сию философию?

— Он поведал мне свойства семи металлов, он сказал: “Qui agnoscit mortem cognoscit artem”[32].

— Могу ли я уповать на познание всех тех светлых искусств, коими обладаете вы?

— Да, но для этого сердце ваше должно быть правдивым, справедливым и благодетельным. Надобно отринуть любое тщеславие и любопытство, истребить порок и отречься от недоверия.

— Достаточно ли будет этих добродетелей для приобщения к высшим знаниям?

— Нет, недостаточно; надобно, чтобы Бог возлюбил вас и взял под свою защиту; надобно покориться ему и почитать его; надобно возлюбить своего ближнего и не менее трех часов в день посвящать уединению и медитации.

— Как следует использовать эти три часа?

— Преисполняться величием, мудростью и всемогуществом божества; рвением нашим приближать себя к нему и делать все, чтобы наши физические и духовные сущности соединились теснейшим образом; тогда мы сможем постичь философию естественного и философию сверхъестественного…»5

Не станем утверждать, что именно в этот раз Калиостро впервые использовал свой талант чревовещателя, просто напомним, что многие современники утверждали наличие его у магистра. В Льеже вся ложа Совершенного равенства присоединилась к египетскому обряду Калиостро6. Магистр торжествовал: наконец-то он добился своего! Вспоминая, как новые адепты взирали на него, словно на Бога, он чувствовал, что в нем самом пробуждается новый человек. Великий Кофта не может быть рожден в пыльном палермском переулке, бегать от полиции и втридорога продавать легковерным паломникам самодельные амулеты. Новое имя он себе выбрал, предстояло создать новую биографию.

Вряд ли Калиостро занимался анализом процессов, происходивших в то время в масонском движении; скорее всего, обладая превосходной интуицией и будучи чрезвычайно эмоциональным и впечатлительным, он чувствовал, что тогдашним масонам не хватало именно мистики. Масонство как дружеское и братское общество людей возникло в начале XVIII века; оно было организовано по образцу средневековых цехов каменщиков-строителей. В свое время каменщики, занятые на строительстве городских зданий, получали целый ряд привилегий, в частности освобождение от налогов и сборов, отчего их и стали именовать свободными каменщиками (англ. free mason, фр. francs maçons). Ложами же в Средние века называли дома-времянки, где селилась выполнявшая работы артель каменщиков; в дальнейшем ложей стали называть место, где масоны встречались друг с другом. «Ложа — это место, где собираются и работают масоны; следовательно, Ассамблея, или должным образом организованное Общество… называется Ложей, и каждый брат принадлежит к одной из них…» — написано в «Конституции»7, составленной в 1722 году пастором Андерсоном, собравшим и изложившим основные правила и обязанности вольных каменщиков. Зародившееся в Англии[33] масонство быстро перебралось на континент, и ко времени, когда на арену масонского движения вышел Калиостро со своим египетским ритуалом, о котором ему якобы поведали тысячелетние жрецы, хранящие тайны пирамид, вся Европа была охвачена сетью лож.

Что влекло людей в масонские ложи? С одной стороны, ложи, внутри которых все члены именовались братьями, являлись своего рода клубами по интересам, тем идеальным местом, где находило конкретное выражение каждодневное общение и обмен чувствами, где добродетели и полезные таланты являлись единственным ключом к достижению успеха и общественному признанию. Создавая иллюзию равенства, ложи позволяли своим участникам из низших социальных слоев на равных общаться с аристократами[34], и многие клерки, в том числе и служители Фемиды, занимавшие незначительные должности, вступали в ложи в надежде завести там знакомства, полезные для продвижения по службе. Лица, исключенные по каким-либо причинам из гражданской жизни (например, католики в Англии или протестанты во Франции) находили в масонских ритуалах своеобразную компенсацию за свое гражданское молчание. Под видом праздников и более или менее странноватых ритуалов нередко скрывалась взаимопомощь, которую оказывали друг другу члены ложи, особенно если в ней состояли представители третьего сословия. Многие ложи (а в одной только Франции число их с 1774 по 1789 год увеличилось с 400 до 700) собирались в трактирах, давая дополнительный приработок трактирщикам, устраивали шумные братские трапезы и играли в карты; кареты масонов, прибывших на собрание ложи, нередко заполоняли всю улицу, создавая заторы и мешая движению. По таким заторам полиция легко могла определить место, где собирались масоны. Туманные и расплывчатые идеалы масонов подходили для любого сословия. Так, первый параграф «Конституции» Андерсона гласил: «Масон, если он хорошо уразумел свое искусство, подчиняется законам морали и не может стать ни тупоумным богоотступником, ни нечестивым вольнодумцем. […] обязательна для всех единственно та всеобщая религия, с которой все согласны и которая обязывает нас быть добрыми, верными долгу, честными и совестливыми, исполненными чистосердечия, каким бы именем ни называлось наше вероисповедание, какие бы догматы ни отличали нас. Верность сим началам превратит масонство в объединяющий центр, поможет связать узами искренней дружбы людей, доселе бывших друг другу чужими»8. Если прежде роль объединяющего центра брала на себя Церковь, то в XVIII столетии ее застывшая и сухая обрядность уже не устраивала многих. Сформировался целый слой людей, которые, не причисляя себя к атеистам, переставали посещать храмы и исполнять церковные обряды. Для них масонские ложи стали своеобразной заменой церкви, моральной отдушиной, тем более что многие ложи активно занимались благотворительностью. Душевное томление, стремление к «естественному состоянию» и царству разума, неотделимому от равенства (ибо разум присущ каждому), порождали адептов масонского учения. Однако, несмотря на стремление отбросить сословные различия и вернуть человечество к изначальному равенству, масоны отвергали и политическую борьбу, и социальный протест.