– С удовольствием.

Мы мило пообщались еще немного, потом Кори откланялась.

– Развлекательный полет, – объяснила она. – Мужчина и его старик отец, они выиграли в церковной лотерее, повезло же. А вы, Одри, когда вы снова со мной полетите?

– Через неделю или около того. Коссарту понравился последний комплект фотографий, поэтому я надеюсь стать одной из ваших постоянных клиенток.

– Мне было бы приятно.

Тепло ее улыбки вдохновило меня, и я спросила:

– А вы не хотите как-нибудь днем приехать вместе с Джейд в Торнвуд? Мы устроили бы пикник. Девочки побродят по саду, а я покажу вам дом. С задней веранды открывается потрясающий вид.

– Я помню этот вид, – сказала Кори, ее глаза заискрились. – Чудесная идея. Как насчет этих выходных?

– Идеально. В субботу днем, скажем, в четыре?

– Отлично, до встречи!

Она пожала мою руку, а затем размашисто зашагала прочь. Я подождала, пока за углом исчезнут из виду ее подпрыгивающие золотисто-рыжие волосы, и поспешила к «Селике». Мне нестерпимо хотелось узнать, что же Хоб Миллер знает о Сэмюэле.

* * *

Жилище Миллера было именно таким, каким я его запомнила, – обветшалое бунгало, примостившееся на склоне холма над Брайарфилд-роуд. В тихом свете утреннего солнца дом выглядел не таким убогим, имел более уютный, гостеприимный вид. Окружающий лес из черноствольных эвкалиптов больше не был страной теней, несущей невидимую угрозу; море трепещущих серо-зеленых листьев казалось почти дружелюбным.

Когда «Селика» затряслась по гравийной дорожке, я увидела, что у дома припаркован третий автомобиль. Помимо старого пикапа и безупречно чистого «Плимута Валиант», там стоял блестящий черный грузовичок-«Тойота». Я встала рядом с «Тойотой», выключила двигатель и вылезла из машины. Тишина стояла абсолютная, нарушаемая только хрустом моих сандалий по гравию, курлыканьем местных воронов и песней вездесущих цикад. По мере приближения к дому я различила еще один звук: мелодичное журчание бегущей воды.

Присмотревшись, я увидела цистерну для воды, наполовину укрытую за стеной вечнозеленых гревиллей и цветущего каллистемона, погрузивших ее в глубокую тень.

У цистерны стоял мужчина. Он был по пояс обнажен и, наклонившись над краном, поливал себя водой из ведра с помощью жестяной кружки. Намылил руки и грудь, покрывая кожу розовой пеной. Я прикинула, что ему лет тридцать пять. У него были темные волосы, красивое мускулистое тело. Из одежды – только джинсы: обтрепанные внизу, порванные на коленях, низко соскользнувшие с загорелого живота.

Я поняла, почему у пены такой цвет, – грудь и руки мужчины были в пятнах крови. «Не ранен ли он, – подумала я. – Поэтому меня не увидел? Настолько поглощен своим занятием, что не услышал шума машины или хруста моих сандалий по гравию. Или он меня игнорирует?»

Я стояла не двигаясь. Слабая боль в груди подсказала мне, что я задерживаю дыхание. Не знаю, что наконец заставило его поднять глаза. Возможно, мягкий шорох камешков, когда я переступила с ноги на ногу, или тихое пощелкивание остывавшего мотора «Селики». Возможно, он решил, что я прождала достаточно долго.

Мужчина находился в тени, но все же солнечного света было достаточно, чтобы увидеть внимательные темные глаза, широкий неулыбчивый рот.

– Здравствуйте, – сказала я. Когда он не ответил, я кашлянула и попыталась снова: – Я ищу Хоба Миллера, он здесь?

Мужчина поднял коричневую футболку, лежавшую на земле у цистерны, и принялся вытираться, идя ко мне. Он не торопился, невольно предоставив возможность составить о нем мнение. Потрепанные джинсы, запыленные рабочие ботинки – он был во всех отношениях сельским парнем. Однако копна темных непослушных кудрей и неотрывно смотревшие изумрудно-зеленые глаза давали ему несправедливое преимущество перед средним фермером. Он был бы красивым, если бы не сердитое выражение лица.

Из кармана джинсов он вытащил маленький блокнот и карандаш. Написав что-то в блокноте, он оторвал листок и подал мне.

Я взяла его, недоумевая, пока не прочла написанное: «Я глухой. Вы знаете язык жестов?»

Я почувствовала, что вытаращила глаза. Мой взгляд метнулся к его лицу. Мужчина пристально смотрел на меня, сведя брови.

– Нет, – сказала я. – Я не знаю языка жестов.

Он написал на следующем листке и оторвал его.

«Хорошо, что я читаю по губам. Говорите медленно».

В резком солнечном свете я увидела серый ободок вокруг его зрачков, бледный узор веснушек на переносице. Мужчина был небрит, потные волосы торчали клоками. Заслонившись одной рукой от солнца, он рассматривал меня с беззастенчивым любопытством.

– Я ищу Хоба Миллера, – сказала я, ужасно стесняясь, потому что старалась говорить четко и ясно. – Хочу поговорить с ним насчет кое-какой работы и ремонта у меня на участке.

Мужчина моргнул, глядя на меня, потом оторвал очередной листочек: «Нет нужды кричать. Хоб в доме».

Я еще не дочитала записку, как он зашагал прочь, направляясь к бунгало. На ходу убрал в карман блокнотик и закончил вытираться влажной футболкой. Когда же я догнала его, он барабанил в сетчатую дверь, производя шум, который, кажется, ударялся эхом прямо в склон холма напротив и отскакивал назад из долины.

В дверном проеме появился убого одетый человек.

Я сразу же узнала его. Седые волосы обрамляли костистое лицо Хоба Миллера, который хмурился через сетчатую дверь, единственное стекло очков сверкало на свету.

– Что такое? – спросил он, сердито глядя на меня с явным недоверием.

Не успела я заговорить, как пальцы глухонемого мужчины ожили, жестикулируя.

Хоб следил внимательно, затем кивнул. Распахнув сетчатую дверь, он вышел на веранду. В течение нескольких напряженных секунд взгляд его голубых глаз исследовал мое лицо, словно Хоб недоумевал по поводу того, что увидел.

– Вам нужен ремонт? – ворчливо спросил он. – В Торнвуде?

– Да, я…

– Вы знали Тони Джермена?

Я кивнула, озадаченная его резкой манерой разговора. Ничего похожего на описание Кори – вместо того, чтобы обрадоваться моему появлению на пороге его дома, он казался напуганным. Он хмуро смотрел на меня, словно вообще не знал, что такое чай и дружеская беседа. По словам Кори, Хоб ненавидел деда Тони. Тони он тоже ненавидел? И теперь эта ненависть перешла на меня?

– Простите, если я заехала в неподходящее время, – сказала я, поглядывая на глухонемого мужчину. – Может, я заеду в другой раз… В смысле, если вы не слишком заняты?

Хоб как-то поник, съежился под своей обтрепанной рубашкой. Я заметила пятна на истертой ткани. Они выглядели влажными, как будто он недавно прижимал к груди что-то окровавленное. Пока я над этим размышляла, из дома донесся звук – словно кто-то хныкал от боли.