Нам эти цифры могут показаться незначительными. Но для современников десять тысяч человек — это было много. Когда перед хронистом проходил отряд в тысячу человек, тот видел настоящую боевую мощь. Поскольку он не мог представить, что такое тридцать тысяч человек в правильном сражении, он писал, что видел тридцать тысяч человек. Он не был недобросовестен. Он просто хотел сказать «много».

Если наш горизонт сужается, уменьшается и численность войск. Редко когда на поле битвы находилось более десяти тысяч бойцов. Армия при Бувине в 1340 г. и при Креси в 1346 г. была лишь немногим больше. При Пуатье в 1356 г. англичан будет максимум шесть-семь тысяч.

Осады сковывали больше всего боевого состава. Для осады Кале Эдуард III задействует двадцать пять тысяч человек. Но в рейдах по Франции, заурядных операциях Столетней войны порой участвовало менее тысячи воинов.

Военные опустошения

Таким образом, театры боевых действий окажутся очень ограниченными. И прохождения солдатни, как своей, так и вражеской, опустошали вовсе не всю страну. Конные набеги (chevauchees), например Джона Ланкастера или Роберта Ноллиса, будут наносить серьезный ущерб на полосе шириной несколько лье, поскольку отряду указывалось направление, а не точный маршрут. Такие битвы, как при Креси или Пуатье, не затронут города и деревни, достаточно удаленные, чтобы войска в них не расположились. Впрочем, чтобы взять город, требовалось время, а затраты на жалованье делали осаду вопросом престижа. Город чаще обходили, чем брали.

Тем не менее война нанесла жестокий удар по тысячам деревень, которые никогда не увидят малейшей стычки, но чей сеньор укрепил — и должен был укрепить — свой манор за счет вилланов, и по сотням городов, которые никто не осаждал, но для которых содержание городской стены еще век будет тяжелейшей из бюджетных статей. Небезопасность на дорогах парализовала обмен, что позволило проводить в жизнь разные запреты на торговлю стратегическими продуктами, например железом или лошадьми.

Тому, кто каждый день ждал грабежа, копить какие-то запасы казалось бессмысленным. Что касается вложений средств, ничто так не могло отбить к ним охоту, как ежедневный страх пожара. Таким образом война парализовала деятельность многих в местах, которых она в конечном счете никогда не коснется.

Впрочем, солдат на войне был не более опасен, чем солдат в период между двумя наймами. Первого по крайней мере что-то ограничивало. Расхищение, безнаказанное насилие и безобразия происходили и далеко за пределами зоны боевых действий. Привычка к войне внушала многим воякам представление, что им все дозволено, и достаточно было десяти подвыпивших недоумков, чтобы отобрать у крестьянина кубышку, изнасиловать дочь и на прощанье поджечь дом.

Даже если солдат ничего не разорял, он дорого обходился краю, через который проходил. Реквизиции были тяжелыми, а платили за них с запозданием. Если нужно было снабдить отряд или крепость на случай гипотетической осады, интенданты не церемонились. Местность должна была поставить вино, зерно, ячмень, овес, сено, солому, дрова, хворост, свечи. Платили за все это или не платили, все равно житель в следующем году останется без этих продуктов. И, как бы мало рвения ни прилагали командиры, реквизиции подвергались и силки охотника, и сети рыбака. Если бы брали только то, в чем действительно нуждалась армия! Но чувство меры никогда не было сильной стороной военных, и один рыцарь графа Фландрского сломал шлюз садка, лишь бы не оставить там ни единой рыбешки.

Население, воспринимавшее произвол ближе к сердцу, чем потребности армии, и интенданты, мало склонные к долгим дискуссиям о состоянии лошади или качестве бочки красного вина, плохо понимали друг друга. Часто дело оборачивалось конфликтом. Для крестьянина, дрожавшего в своей лачуге, как и для того, кто считал, что освобожден от реквизиций, но не умел убедить в этом солдатню, реквизиция была грабежом.

Именно так полагал приор монастыря Святой Маргариты в Эленкуре, славный клюнийский монах, который отправился из области Бове в Париж в 1340-е гг. Его цель была простой и не связанной с окружающей кутерьмой — он собирался продолжить занятия. Поскольку приорский сан не сделал его преуспевающим клириком, он отправился в путь с маленькой свитой: весь его эскорт составляли два спутника — монах-«настоятель» (prevot) монастыря Святой Маргариты и клирик, которого только-только посвятили в сан.

Пересекая область Бове, эти трое могли бы чувствовать себя защищенными от всякого рода сюрпризов. На тот момент обстановка в этих краях была мирной, а граф Валуа — тогда им был брат Филиппа VI — вдали от своего графства, в Бретани, воевал за короля. К несчастью, в армии возникла нехватка лошадей, и наши три монаха натолкнулись на одного из графских интендантов, на которого было возложено пополнение конского состава в графстве Валуа. Поскольку лошадь монаха-настоятеля показалась этому офицеру достойной возить одного из воинов его господина, то приор счел необходимым вмешаться. Интендант схватил лошадь, приор оказал сопротивление, интендант его побил.

Инцидент был мелким, и мы бы о нем не узнали, если бы он не обернулся процессом. Дело дошло до парламента. Монах хотел, чтобы ему заплатили за лошадь, что было несложно, и компенсировали понесенные оскорбления, что парализовало все, в том числе платеж за лошадь. В итоге пришли к компромиссу. До конца своих дней приор монастыря Святой Маргариты, который не видел и тени солдата, считал себя жертвой произвола военных.

Все не обязательно хорошо кончалось, когда клирик или бюргер имел дело с армией. Война, конечно, давала неплохие возможности для обогащения, но кто бы осмелился сказать об этом Жану Прево, амьенскому мяснику, у которого в качестве дорожной пошлины отобрали все стадо, ведомое им в армию. Он отказался платить пошлину, резонно полагая, что снабжение королевской армии обложению не подлежит. Но сборщик дорожной пошлины считал иначе, систематически ставя под сомнение подобные утверждения. Послушать купцов, так все делается для армии короля!

Опять-таки был организован процесс, и парламент даже встал на сторону мясника, после того как прево маршалов Франции подтвердил под присягой назначение скота. Амьенский мясник выиграл процесс, но тем временем загубил свое дело. Ему еще повезло, что скот не пал во время секвестра.

Вооруженные силы и финансы

Если бы все зависело от численности войск, короля Франции можно было заранее считать победителем. Борьба шла между королевством с населением пятнадцать-двадцать миллионов — в границах Франции того времени — и королевством с населением три-четыре миллиона. География также возлагала на Эдуарда III бремя, которого французы не знали с тех пор, как отказались от поползновений высадиться в Шотландии, — потерю времени и денег, какую собой представляла морская перевозка. Люди, кони, оружие, имущество, даже деньги — все это должно было пересечь Ла-Манш, и любая акция на материке зависела от морской инфраструктуры, которую старая организация «Пяти портов» была уже не в состоянии обеспечивать. Перевезти сразу пятнадцать тысяч людей и восемь тысяч коней было тяжелейшим делом, которое Плантагенет и Ланкастер смогут совершить лишь пять-шесть раз за век.