Прежде всего забота о сбережении конского состава касалась общего изнурения лошадей в ходе войны. В чем здесь дело? Смысл вопроса заключается в том, что как кавалерийские дивизии, так и обозы, и артиллерия несли потери в лошадях от непроизводительности их деятельности. Известно, что это человек может перенести очень и очень многое, а вот лошадь — не может. С началом войны кавалерийские дивизии, естественно, были подчинены общевойсковому командованию — корпусным и армейским штабам. Царствовавший в первые месяцы войны значительный хаос управления вынуждал войска совершать ненужные переходы и нелепые маневры. И если пехота сносила это с крестьянской покорностью судьбе, то лошади выбывали из строя: «Серьезность предъявляемых кавалерийскому коню требований делает его службу крайне тяжелой. Та огромная убыль лошадей из кавалерийских частей, которая наблюдается в военное время, достаточно ясно показывает, что ряды эскадронов тают не столько от огня противника, сколько от чрезмерно тяжелой работы»[108].

Этой проблемой русские кавалеристы были озабочены еще задолго до войны, ориентируясь на действия общевойскового командования, что проводились на маневрах. В 1945 году И.В. Сталин отмечал, что современный общевойсковой начальник обязан в деталях знать особенности деятельности, использования и применения отдельных родов войск — от танков до авиации. В период Первой мировой войны родов сухопутных войск было всего три (молодость авиации и ее малочисленность в русской армии не позволяют говорить о ней как о полноценном отдельном роде войск). Однако и здесь высшие начальники — командиры корпусов — оказывались не на высоте требований. Задолго до войны один из лучших кавалерийских командиров русской армии — граф Ф.А. Келлер — писал: «Сбережение кавалерии должно пониматься в смысле сбережения ее конского состава, но не в бою, а до боя, в не переутомлении его ординарческой службой, не держании лишнее время под седлом, не изнурении сторожевой службой, и не гоняний бесцельно на разведки, то есть не назначая два и три разъезда туда, где один легко справится с задачей»[109].

Разумеется, что благие пожелания так и оставались благими пожеланиями. Поэтому командование и стало предпринимать меры во имя сбережения коней. Для изнуренных лошадей организовывались тыловые сборные пункты. При этом кавалерийские лошади помещались отдельно от артиллерийских и обозных, так как разные лошади требовали несколько отличающегося ухода. Да и кавалерийские дивизии нуждались в более быстром ремонтировании своего конского состава, нежели артиллерия и обозы, так как заменить строевую лошадь равноценной было гораздо сложнее. На этих пунктах под наблюдением ветеринарных врачей лошади получали усиленную подкормку, чтобы опять стать годными для фронта. Те же лошади, что не годились для продолжения службы в коннице, передавались в тыловые конские запасы. Эти лошади использовались в тыловых войсках, где не требовалась тяжелая, зачастую с надрывом, работа лошадей. Например, приказ по 7-й армии от 31 октября 1916 года гласил: «В целях сбережения конских запасов фронта и бережливого их использования, Главнокомандующий [армий Юго-Западного фронта] признал соответственным назначать для обслуживания ополченских частей бракованных лошадей кавалерии и артиллерии, которые могли бы еще нести службу в названных частях в отношении путей сообщения. Назначение бракованных лошадей в тыловые части дает возможность использовать часть имеющихся в них хороших лошадей»[110].

Следовательно, о сохранении строевых лошадей старались заботиться особенно тщательно. Однако здесь вставала иная проблема — перемещение лошадей не обратно в свои подразделения, а туда, где в них имелась насущная необходимость. Лошади, убывавшие на слабосильные пункты, исключались из списков частей, посылаясь затем в войска уже в качестве укомплектований. То есть хозяева-кавалеристы, отправив своих любимцев и друзей (а отношение к лошади на фронте часто было лучше и трогательнее, нежели к другу) в тыл, могли уже не получить их назад. В то же время объективно происходившее снижение требований к лошадям вынуждало командование требовать от войск «браковать не по формальным признакам роста или возраста, а лишь в случае действительной непригодности к службе».

Однако кавалерийские лошади, по идее, должны были возвращаться обратно к своим хозяевам, для этого их снабжали соответствующими документами при поступлении на слабосильные пункты. Но этого часто не соблюдали. В итоге войсковые части, боясь, что лошадей не возвратят, вообще не отсылали их в тыл, что вызывало усиленный падеж лошадей на передовой. Ведь и заботиться о них было некому, и фураж на них невозможно было выписывать, так как по строевым спискам части данные лошади проходить не могли. Как ни странно, но подобные опасения не являлись напрасными, что признавалось и на самом высоком уровне. Например, приказ по армиям Северо-Западного фронта от 9 февраля 1915 года за № 577 гласил: «Во избежание подмены в отделениях конского запаса хороших лошадей дурными, предписываю, чтобы при переездах с позиций в конские отделения лошади, отправленные из частей, обязательно таврились или же прибывали с пломбами».

Невзирая ни на что, утаивание лошадей от тыловых служб продолжалось в течение всей войны. Причина пояснена выше. В то же время большинство маток, ходивших под седлом, вполне могли приносить приплод. И всей этой массе лошадей, не числившихся в списках, но не состоявших на довольствии, хотелось кушать. Это — громадная перегрузка транспорта, снабжавшего фронт.

В 1916 году, когда транспортная разруха стала отчетливо намечаться, командованием неоднократно отдавались распоряжения командировать в тыл всех находящихся на фронте жеребят «для продажи и раздачи населению через местные органы самоуправления» при посредстве представителей Государственного коннозаводства.

Непригодные для несения службы лошади подразделялись на следующие категории, в зависимости от своего состояния:

— слабосильные пункты кавалерийских, артиллерийских и обозных лошадей — подкормка и поправка изнуренных и истощенных лошадей;

— этапно-ветеринарные лазареты — лечение больных лошадей;

— уничтожение — совершенно непригодные к службе, неизлечимо больные и заразные лошади.

Обратимся к цифрам. В русской армии за годы войны, по некоторым сведениям, насчитывалось около миллиона больных лошадей. Ежедневно лечилось 4,6% от общего числа лошадей. Безвозвратные потери составили четыреста тысяч голов[111]. И это было еще лучше, чем в других армиях. Например, в германской армии выбыло из строя от истощения 558 500 лошадей и заболело коликами 418 000. Немцы имели и наибольшее количество павших лошадей — 168 000 — от истощения (правда, существенная доля этой цифры относится к заключительному периоду войны, когда Россия уже вышла из борьбы). Подытоживая, советский специалист пишет: «Сохранение численности лошадей армии зависит от двух факторов: от постановки в частях дела сбережения конского состава (предупреждение заболеваний) и правильной организации лечебно-эвакуационного обеспечения войск… Анализируя заболеваемость и причины гибели конского состава в мировую войну 1914 — 1918 гг., мы видим, что подавляющее большинство потерь во всех армиях приходилось на заболевания эксплуатационные (конечностей, нагнеты), органов пищеварения и заразные. Большие потери были результатом истощения лошадей»[112].