Выслушав пострадавшего, директриса предоставила нам последнее слово, предупредив, что каждое междометие или буква лжи усугубит наказание.

Инсинуации относительно курения мы категорически отвергли, что, впрочем, уже мало кого интересовало. Что, возможно, неаккуратно закрыли дверь, мы согласились и попытались протолкнуть мысль, что, может быть, в силу непреодолимого желания попасть в отхожее место, Юрий Алексеевич вбегал слишком стремительно и сам врезался в дверной косяк, но идею эту совместно забаллотировали директриса и завуч. Тогда мы отошли на заранее подготовленные позиции и признали, что, действительно, дверь закрывали, скорее слегка притворили потому, что дуло в окно, а все боятся простудиться, скоро экзамены за восьмой класс, и, возможно закрывая дверь, пихнули её излишне интенсивно, но сделали это не злонамеренно, так, чисто по дури. Но, что в дверь входит Юрий Алексеевич, мы не видели, правоту нашу может доказать натурный эксперимент, для чего завуча нужно поместить в дверной проём, и тогда по характеру рассечения и месторасположению ссадины на черепе и соответствующему им положению тела горячо любимого завуча, который каждому из нас дороже отца и матери, станет ясно, что заметить мы его не могли. У меня этот тезис звучал особенно убедительно вследствие того, что отца родного я на тот момент в глаза не видел. Завуч от наших слов взбеленился так, что его пришлось отпаивать директрисе, а определять его дислокацию в дверном проёме сортира на момент соприкосновения с дверью, учитывая к тому же, что конфигурацию ссадин и шишек на лбу понять за бинтами невозможно, директриса посчитала ненужным и приступила к главному, спросила: «Кто бил по двери? – Когда мы возмущённо зароптали, сказала: – Хорошо, кто закрывал дверь?» – тут на нас напал столбняк, каждый помнил, что стояли и разговаривали, что дуло в окно, что решили закрыть дверь и что сам не закрывал. Поняв, что беседовать со всем кагалом нерезультативно, нас вывели в приёмную и стали вызывать по одному. Сговориться в присутствии секретарши не представлялось возможным, но и не сговариваясь, как потом выяснилось, все говорили примерно одно и то же. Да был, стоял, разговаривал, не курил, по двери не бил, кто её закрыл, или не видел, или не знаю, или не обратил внимания. Потом собрали учителей, о чём-то долго совещались, взяли телефоны всех предков, домой отпустили часов в семь вечера, велели сообщить всем родителям, чтобы обязательно завтра были в школе. На другой день в школе накрутили родаков, чтобы выведали у нас, кто бил по двери, иначе выгонят всех к чёртовой матери. Мать орала на меня, но я сказал: «Выгонят, так выгонят», – не сдешевил никто, Серёгу не сдали. Школа притихла, до педсовета все ходили по струночке, слухи роились разные: и что нас отправят в колонию, что поставят на учёт в детскую комнату милиции, что отчислят всех, что оставят на второй год, какого только бреда не сыпали на наши непутёвые головы. Через неделю объявили решение педсовета – отчислить всех на одну неделю, надо представить себе нашу реакцию, нам завидовала вся школа, ещё бы, после такой провинности взять и с бухты-барахты предоставить недельные каникулы, пацаны ржали, что в школе уже очередь записана на предмет разбить лоб завучу. И щуку бросили в реку.

Хорошо, что не сдали, Серёга был правильный пацан. Как-то зимой в шестом классе он предложил поехать покататься на лыжах в Опалиху. Не помню, наверно, это была суббота, трасса была несложная, поэтому мне, ещё тому лыжнику, она была по силам. Побегали, походили, покатались с невысоких горок, когда устали, Серёга достал из небольшой торбочки термос, бутерброды, его обстоятельность подкупала. Он часто участвовал в наших играх и шкодах, дружба у нас как-то не сложилась, но приятелями мы были хорошими.

Экзамены мы со Славкой сдали преотлично – одни трёхи, мне, правда, мои трояки разбавили четвёркой по литературе. Вот тут у Славки созрела прекрасная идея – поступить в Калибровский техникум, вопрос, какие там можно было получить профессии, чему там обучают, у нас не возник, да и зачем нам это знать? Не задумались мы и о том, что сдав все экзамены в школе на трёхи, где в те годы задачей учителей всегда было тащить учеников за уши до окончания школы, чтобы не нарушать отчётность, как сказал кот Матроскин, на что мы надеялись при поступлении в техникум? Всё хорошо, прекрасная маркиза, мы забрали документы из школы и подали заявления. Сказать, что мы сильно удивились, не увидев себя в списке поступивших, будет ложью, но и сказать, что мы сильно огорчились, тоже будет враньём. Забрав документы, после небольшой дискуссии мы решили продолжить обучение в школе, чтобы потом штурмовать вершины высшего образования.

В прекрасном настроении я и Славка пришли в родные пенаты, чтобы сдать документы в канцелярию, на улице стояла жара, а в старинном здании нашей школы было прохладно, уборщица, моющая полы, не слишком обрадовалась нашему приходу, но мы пришли в милое нашему сердцу, можно сказать родное учебное заведение, сдать документы, какие могут быть препоны? Нашу оживлённую дискуссию прервал знакомый голос: «Что тут происходит?» Повернув головы, мы увидели выходящего из комнаты секретаря директора, нашего дорогого Юрия Алексеевича, лоб и скулу которого украшали багровые рубцы. Узрев нас, он с удивлением и плохо скрываемой неприязнью спросил: «Что здесь происходит?» Мы с трудом утаиваемой радостью от чудесного лета, от предвкушения праздника возврата в любимую школу и от встречи с самым лучшим завучем мира наперебой стали объяснять, что де принесли документы в школу, что мечта вернуться за любимые парты всё лето жгла наши детские души, а уж как рады видеть его, не передать словами. Доброе лицо дорогого Юрия Алексеевича вдруг приобрело свекольно-фиолетовый оттенок, очевидно, разволновался, тоже радуясь встрече, он как-то даже, как нам показалось, слегка поперхнулся или просто не сразу нашёл добрые слова приветствия двум, безусловно, не самым последним ученикам вверенного ему учебного заведения и вдруг, какой стыд, закричал, явно обращаясь к уборщице, перейдя с привычного бархатистого баритона на фальцет: «Гони их, гони их тряпкой!» – «Что за манеры, удивительное безвкусие, всё тряпкой да тряпкой», – очевидно, промелькнуло в голове уборщицы, когда она повернула удивлённое лицо к завучу, но завуч, протягивая к нам руку с указующим перстом, согнутым крючком, как Вий к студенту киевской бурсы, визжал: «Тряпкой их, по мордам тряпкой!» Начальство есть начальство, уборщица повернулась в нашу сторону, перехватила поудобнее своё орудие труда – сиречь тряпку, как кистень, и двинулась в нашем направлении. О времена, о нравы. Закрыть дорогу к знаниям двум