и он ударил его в челюсть рукой, в которой была зажата свинчатка, парнишка упал как подкошенный. Иван оглянулся, выцепил меня взглядом и сказал: «Понял, Рейн, как надо?» – не дожидаясь ответа, повернулся, и мы продолжили свою прогулку. Остальным встреченным в тот день везло, или было курево, или была какая-то мелочишка в карманах. С этим весёлым парнем стала встречаться Наташка, я думаю, что её привлекала его взрослость, девочки созревают раньше. Почти перед экзаменами, выйдя из школы, я увидел Ванюху, ожидающего Наталью, весной он в школу ходить перестал. Поздоровался, остановился потрепаться. Ванька, был слегка поддавши, и видно, ему хотелось с кем-нибудь пообщаться, лениво потягиваясь, он сказал: «Скучно с Наташкой стало, ну за жопу ущипну, за титькой полезу, ну что-то не то», – при этом ничего оскорбительного о ней он никогда не говорил. Постояв, он добавил: «У меня сейчас одна проститутка живёт, пришла ко мне ночью, давай, мол, делом займёмся, хватит спать, я ей: – Отвали, не могу уже, иди посмотри, у меня в коридоре из ремеслухи пацан один ночует, к нему давай, он щас всё тебе там прочистит». После этого решил просветить меня в женском вопросе, тактика завоевания девичьего внимания в его устах звучала примерно так: «Ты скажи ей, давай играть в буёк, она спросит, а что это, скажешь, пойдём покажу. Бабы любопытные, она поведётся, скажет, пойдём. Веди её в подвал, такой, чтобы сколько не орала, не кричала, чтобы никто не услышал, там ей объясняй, игра буёк – твоя п…да и мой х…к, заваливай её на что приготовишь заранее, на какой старый матрас или одеяло, а хоть на пол, и всё», – тут из школы вышел парень из нашего класса, которого Ванька направил разыскать Наташку, она что-то задерживалась, и крикнул: «Вано, дурачелло, они с Зинкой из окна женского туалета на первом этаже, который рядом с буфетом, вылезли минут десять назад». Ванька погрозил кулаком, за дурачелло надо было слегка пригасить, но времени не было, он уже помчался искать надоевшую ему Наташку. А я пошёл пешочком домой, погода шептала…

На экзаменах за восьмой класс Иван не появился, а года через два Огоньковские парни рассказали мне, что его за тунеядство выслали из Москвы, больше я его не видел.

Я ощутимо подрос, и мне потребовалась одежда по росту, в том числе костюм, ботинки. С одеждой мама разобралась быстро, она попросила у своего брата, моего дяди, какой-нибудь старый костюмчик. Таковой был найден, потёртый, но без дыр. Мы с ней отправились в ателье индивидуального пошива одежды, там его распороли, перелицевали, перекроили и пошили мне вполне приличную пиджачную пару, новую по виду. Ткани тогда делали такого качества, что они служили десятилетиями. Присутствовал один изъян – нагрудный карман на пиджаке находился с правой стороны, на что закройщик мне сказал: «Даже не парься, никто не заметит», – здесь он был прав, но не совсем. На третий день один мой близкий приятель, увидев меня в новом костюме, сказал: «Мне тоже из старых отцовских перешивают. А у тебя же нет отца, откуда пиджак? В комиссионке купили?» – были тогда комиссионные магазины, куда сдавали для продажи вещи, бывшие в употреблении. Я ответил: «Нет, это дядьки моего».

Вместе с костюмом мне подогнали и обувку. Тогда были в моде остроносые туфли, называли мы их мокасами или мокасинами, стоили они в продаже пятнадцать рублей, что считалось недёшево. Были ещё ботинки слегка зауженные, с невзрачным прозвищем – собачки, большинство пацанов носили их, ибо стоили они девять рублей. Когда мы с матерью пошли в обувной магазин, я выразил желание, чтобы мне купили одну из этих двух моделей, но предпочтительнее мне мокасы, но маменька, посмотрев на цены, использовала свою машинку для закатки моей губы, и мне были куплены собачки.

Впрочем, я был доволен, выглядел я вполне прилично.

А нас со Славкой накрыло желание любить, мы бегали по району, знакомились с девчонками, встречались, расставались и искали вновь. В итоге нашли себе подружек в том же доме, где жили Корзухины, одна из них жила в соседнем подъезде, это была Галина Могутнова, Славка начал встречаться с ней, а я – с её подругой Ольгой. Они учились в нашей школе в седьмом классе. После уроков мы расходились по домам, обедали, если была необходимость, делали уроки, а затем шли к Галине домой, где, как правило, проводили вечера. Занятия всегда были одинаковы, болтали ни о чём, играли в карты и целовались взасос во встроенном шкафу. Уходили обжиматься мы, когда надоедало играть в карты или трепаться, тискались и лобызались до одури. А предпринимаемые нами попытки изучения анатомического строения наших прелестниц пресекалось, без обид, но энергично. Бывало вместо сидения в квартире ходили в кино в ДК «Калибр», разбегались мы часов в восемь вечера, иногда пораньше. Я провожал Олю до дома, расставались у подъезда, целоваться уже не хотелось. В один из дней Оля попросила меня помочь с одним парнем из класса, он как-то очень нагло к ней приставал, увязывался за после школы и говорил что-то не то, я предложил просто начистить ему рыло. Она сказала: «Знаешь, если сделать так, он затаится, но потом подстроит мне какую-то гадость, сделай по-другому», – тогда я сказал, что буду встречать её после школы, он увяжется за ней, тут всё и сложится. На следующий день, как договорились, я пошёл к школе и увидел её с каким-то мелким шпингалетом, они неторопливо шли по Большой Марьинской. Я шагал к ним навстречу и, подойдя вплотную, расплывшись в широкой улыбке, сказал: «Оленька, привет. Не понял, ты что мне динамо крутишь, это что за выблевок?» Оля остановилась, а паренёк, её сопровождавший, продолжая движение, хотел обойти меня справа, но я шагнул вбок, он, явно не ожидая такого манёвра, наткнулся на меня и остановился. Я изобразил вялое возмущение и сказал: «Ты чо, борзой? Тут люди, между прочим, ходят, а ты их топчешь, в хлебало хочешь?» – пацан явно струхнул, стоял молчал. Оля подыграла, сказала: «Алек, это так, случайно из нашего класса, просто нам в одну сторону», – я подвинул ряшку вплотную и всмотрелся в пацана, после чего сказал задумчиво: «А я его знаю, он из нашей школы, – Оля продолжала что-то щебетать, выгораживая спутника. Я положил руку ей на плечо и сказал: – Не мороси, пусть живет. Скажешь, если что», – на другой день Оля рассказала, что несостоявшийся кавалер обежал всю школу, выясняя, что я за тип, и от всех получил неутешительные ответы.