— Что ты говоришь?! Неужели? — немедленно восхитилась Мышь. — Ай да Икка! Собаки, они ведь как волки, только со странностями?.. Если, конечно, я ничего не путаю… — на всякий случай уточнила любознательная кроха.

— Ну не совсем… — пробормотал честный птенец. — Я просто хотел сказать, что Икка наверняка очень хорошо разбирается в травах. Ведь она столько лет их ест и вообще… — Птенец взлетел на стожок и уже совсем другим голосом закончил, — а вообще-то здесь есть записка…

— Ага! — гордо воскликнула Мышь, словно это была её собственная находка. — Записка! Записочка! А ну-ка, тащи её сюда!

Птах послушно слетел вниз с бумажкой в клюве.

Записка была написана мелким круглым почерком, совершенно не похожим на вчерашний — злобный и корявый.

— Ик-ка я те-бя лб-лю, — запинаясь, прочитала по слогам маленькая грамотейка из домика с круглыми окнами и нахмурилась. — Это что ещё за новое ругательство, — сурово спросила она, — кто ему позволил лбить нашу Икку?!

— Не «лбить», а «любить» — укоризненно поправил её приятель и прочитал с выражением:

«Икка, я тебя люблю. Ешь на здоровье. Это тебе».

— Ox… — только и смогла выдохнуть Ночная Мышь… Ей было ужасно стыдно за непрочитанную букву и не только…

«Зачем я всё это затеяла? — грустно подумала кроха. — Бегаю, суечусь… Может быть, всего-то и нужно было сказать: „Икка, мы тебя любим“ и накормить её яблочным пирогом? А мы в каких-то дурацких разведчиков играем. И какой я ей после этого друг?..»

От скошенной травы приятно пахло мятой и чабрецом и Мышь живо представила себе, как Мелкое-Вредоносное-Создание ночь напролёт бегает по Лесу с крошечной серебряной косой (теперь понятно, что поблёскивало и позвякивало в лунном свете), чтобы накосить самой вкусной травы в подарок несчастной Икке. А она, Мышь, шныряет по кустам и думает только о том, какое это новое замечательное приключение — сбежать из дома на целую ночь…

Ей было очень стыдно, настолько, что она даже Птаху постеснялась признаться. Напротив, она изо всех сил принялась изображать, какая она бодрая и энергичная. (Так оно обычно и бывает — когда кто-то из кожи вон лезет, чтобы убедить окружающих, что он ого-го, какой! Ему или очень стыдно, или очень страшно).

— Вот видишь, я всё-таки была права, — бодро и энергично произнесла Мышь, засовывая записку обратно в стожок, — Мелкое-Вредоносное действительно пишет по ночам!

И прежде чем Птах нашёлся, что ответить, быстро распорядилась:

— А теперь по домам!

Перед художником, задумавшим написать картину «Утро в Нечаянном Лесу», встала бы непростая задача. Утро здесь начиналось не с первым солнечным лучом, а гораздо раньше — с первой птичьей трели, а вернее, с первой птичьей перебранки. При этом самих крылатых спорщиков и спорщиц было не разглядеть за густой листвой, а как отобразить на картине невидимую глазу перепалку, весь тот щебет и свист, который люди несведущие называют птичьими песнями? Как передать в линиях и красках гомон и переполох, царящий в лесу на рассвете? Наверное, поэтому картина «Утро в Нечаянном Лесу» так никогда и не была написана…

На этот раз зачинщицами спора стали Галя и Валя. Неразлучные подружки никак не могли прийти к согласию относительно того, как всё-таки поступить с Печальной Иккой.

Валя была совершенно согласна с неизвестным автором вчерашних листков.

— Гнать, гнать таких в три шеи, — повторяла она, энергично кивая блестящей чёрной головой. — Коровы должны жить в хлеву.

— Но, послушайте, моя дорогая, разве вы сами согласились бы жить в хлеву?! — горячилась Галя.

— Что за глупости вы спрашиваете, милочка, — обиделась Валя. — Я ведь, слава Богу, ещё не корова. С какой стати мне жить в хлеву?..

— А кто сказал, что коровам нравится жить в хлеву? Возможно, будь вы коровой…

— Что значит «будь я коровой»?! — заверещала оскорблённая до глубины души Валя. — Да как вы смеете, моя дорогая… Ну посудите сами, — оглянулась она, ища поддержки у невидимых, но внимательных слушателей, — как я могу оказаться коровой?!

— Попробуйте хотя бы вообразить, — настаивала Галя, — каково это — жить в тёмном грязном хлеву…

— Не желаю я ничего воображать! — захлебнулась от возмущения Валя. — Я не какая-нибудь воображала! Вы, пожалуйста, не путайте нас, цивилизованных птиц, с какими-то там коровами… Им на роду написано жить в хлеву. Это каждый птенец знает! А раз уж им положено жить в хлеву, то, стало быть, им это нравится! А если не нравится, то это неправильные коровы! — торжествующе закончила она. — Их надо гнать и гнать… Для их же собственной пользы!

На соседних деревьях одобрительно загалдели и возмущённо загомонили слушатели.

— Злая вы, — грустно и устало вздохнула Галя, поправляя пёрышки на правом крыле.

— Ну знаете ли… Я?? Злая?? — негодованию Вали не было предела. — А вы, значит, добрая?… От слова удобрение… — фыркнула она, взлетая, и неразлучные подружки расстались ярыми противницами. Такое, впрочем, случалось с ними не в первый раз.

Даже в этой пёстрой и шумной компании появление Вещей Людмилы произвело фурор. Пророчица вылетела из Леса взъерошенная, со сбитым на бок голубым хохолком, крича во весь голос.

— Вор-ры! Обобр-рали! Обокр-рали! Выкосили!

— Что выкосили? Когда?? Кого?? — понеслись со всех сторон нетерпеливые расспросы, но Людмила, словно бы и не слыша их, продолжала причитать:

— Трава моя, тр-равушка… Тр-равушка-мур-равушка… Всю, как есть, извела! Держи вор-ра! Я ей это так не оставлю. Смотрр-рите, птицы добрые! Смотрите! — завопила она наконец что есть мочи и, призывно махнув правым крылом, полетела назад в Лес. Самые любопытные немедленно сорвались следом за ней. Впереди галдящей стаи летели Галя и Валя. Они сосредоточенно работали крыльями, бок о бок, чтобы первыми успеть на место происшествия, но при этом старательно делали вид, что не замечают друг друга.

Десять минут спустя любопытные галки уже рассаживались напротив дома пророчицы, оживлённо вертя головами и щёлкая клювами. Тут было на что посмотреть! Холмик, на котором возвышалось дерево с табличкой «Mr. Smith», был лыс и гол! Вся зелень, до последней травинки, исчезла.

— Вот! Полюбуйтесь! — с горьким удовлетворением развела крыльями Вещая Птица Людмила, — словно кор-рова языком слизала… Корова! — повторила она грозно. — Ей это так не пройдёт.

— Что же вы с нею сделаете, глубокоуважаемая пророчица? — замирая от любопытства, прошептала Валя.

— Я подам на неё в суд.

— Ах… — птицы вздрогнули и зашептались. — Подаст! В суд!

Для Нечаянного Леса это было редким, неслыханным происшествием. Вообще-то, судья в Нечаянном Лесу был — Крот. Его выбрали на эту должность давным-давно, и никто уже не помнил, зачем. Сперва судьёй хотели сделать Бобра, но сороки — они частенько наведывались из Нечаянного Леса в Большой Город и потому считались птицами, повидавшими свет, — дружно запротестовали. По их словам, настоящий судья обязательно должен носить на глазах повязку (как при игре в жмурки), а иначе не считается.