— А чип у нас есть.

— Где ты это взяла?

Она улыбнулась:

— Лазала вчера по дому, пока вас не было.

— А если спохватятся?

Индат пожала плечами:

— Не должны — там еще есть. Зато вы сможете увидеть матушку. Главное — чтобы он был исправен.

Я расцеловала ее в обе щеки:

— Какая ты у меня умница.

Внутри все запело — мне было плевать на запрет Императора. Невозможно запретить пообщаться с матерью, это противоестественно. И, кроме того — Император об этом не узнает. Никто не узнает. Это будет нашей тайной.

Я посмотрела на часы:

— Убери пока — на Альгроне смена суток. Они спят. И я не хочу, чтобы видел отец. Свяжемся утром.

Индат с пониманием кивнула, но едва успела затолкать галавизор обратно под тумбу, как на пороге появилась Вария. Управляющая церемонно поклонилась, а я вся сжалась, не понимая, чего ожидать — я не звала ее.

— Госпожа, для вас подарок.

Мы с Индат, не сговариваясь, переглянулись, наблюдая, как рабыни внесли поднос, на котором громоздился высокий непрозрачный колпак из жидкого стекла. Узорный и искристый, будто внутри заключалась морозная стужа. Поставили на столик у окна и вышли. Я вновь посмотрела на управляющую:

— Подарок? — я ждала подвоха. — От кого?

Вария покачала головой:

— Не знаю, госпожа. Велено передать.

Я вновь посмотрела на Индат. Та была напряженной, сосредоточенной. Она кивнула и сделала шаг в сторону подноса:

— Вы позволите, госпожа?

Я поспешно покачала головой:

— Не смей. Встань рядом.

Еще не хватало рисковать моей Индат! Кто знает, что эти люди могли засовать под колпак?

Та тут же послушалась. Я посмотрела на управляющую:

— Откройте, лучше, вы.

Вария без опаски шагнула к столику, двумя руками подняла колпак, и тут же в воздухе разлился терпкий запах шоколада. Индат охнула от восторга. Я тоже едва не охнула, но, к счастью, сдержалась. На плавающей вращающейся подставке возвышался острый конус из круглых необернутых конфет, украшенный невиданными живыми цветами. Вокруг легко клубился искристый пар, превращая всю композицию во что-то поистине волшебное.

Индат открыла рот. Я тоже едва не открыла, но, к счастью, сдержалась. Сглотнула мгновенно выступившую от восхитительного запаха слюну, посмотрела на Варию:

— От кого это?

Та покачала головой:

— Не знаю, госпожа. Ничего не сказали. Но, может, прилагается послание.

Оставалось лишь кивать:

— Благодарю. Вы можете идти.

Управляющая поклонилась и закрыла за собой дверь.

Индат стояла у конфет, как заколдованная, с остекленевшим взглядом. Не помню, чтобы видела ее когда-нибудь настолько пораженной. Я, наконец, тоже подошла:

— Ну, видишь что-нибудь? От кого?

Та молча покачала головой, не отводя взгляд от пирамиды. Я тоже вгляделась, но не было никакого намека на записку — лишь конфеты и цветы. На корабле мне присылал конфеты отвратительный Марк Мателлин. Не хочу гадать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я протянула руку. Едва пальцы коснулись искристого тумана, он дрогнул, собрался четким ровным прямоугольником. И я увидела проступившие буквы:

«За ваш прерванный сон».

23

То, что Император назначил аудиенцию мне одному, без отца, говорило о многом.  И обещало многое. Ради этой чести стоило битый час торчать в императорской приемной. Надеюсь, сюрпризов не будет… Впрочем, я прекрасно понимал, чего от меня ждали — благодарности. Она, без сомнения, будет. В том объеме, в котором понадобится. Главное — не сделать ошибку. Император капризен. Порой раздражителен настолько, что все расположение можно загубить одним неверным словом. Если бы знать, что она сделала?.. Что сказала? Чем все испортила? Мы еще не связаны, но в глазах Императора я уже был ответственен за ее ошибки. И сколько их будет еще?

Когда открылись гербовые двери, я увидел де Во. Императорская рука, тень, порой, разум и язык. Он мог быть опаснее Императора, и единственный, кто имел на него влияние — его жена. Говорят, когда-то он отказался от мантии Великого Сенатора, впервые в истории, но приобрел несравнимо. Порой де Во значил больше, чем Великий Сенатор Пион, императорский кузен. Мой дед винил де Во в смерти своей дочери, тетки Вереи, которую я никогда не знал, но отец не разделял это мнение. Впрочем, мой отец всегда чуял выгоду. И было выгодно не разделять.

Я поклонился:

— Ваше сиятельство.

Де Во едва заметно кивнул, окинул меня цепким взглядом:

— Его величество в добром расположении и ожидает вас.

Я вновь поклонился. Что ж… когда все свершится, я смогу приветствовать де Во, как равный.

Император Пирам принимал в кабинете. Меня впервые допустили сюда, и это тоже о многом говорило. Впрочем, этот кабинет мало чем отличался от кабинета моего отца, разве что душил обилием багровых портьер. Но любовь его величества к темным углам была общеизвестна. Поговаривали, что у этой склонности есть вполне практичное обоснование, потому что портьеры имели прекрасное свойство скрывать то, что не должно быть на виду. Или того…

Я поклонился у двери, ожидая, когда мне позволят подняться. Но Император тянул — любил согнутые спины. Тоже общеизвестный факт. Оставалось лишь терпеть и радоваться, что я еще не старик. Моему отцу эти упражнения уже давались с большим трудом.

— Поднимитесь, Тенал. Вы можете подойти.

Я поспешил выполнить приказ. Остановился перед длинным каменным столом. Замер в ожидании, когда мне будет позволено говорить. Темные углы, согнутые спины и чрезмерные благодарности — вот на чем часто держалось императорское благоволение.

Он поерзал в кресле:

— Когда мы видели вас в последний раз?

— Полгода назад, ваше величество, когда вы давали аудиенцию моему отцу в зале Имперской Славы.

— Теперь вы один… в нашем кабинете…

Это было сигналом. Я вновь поклонился:

— Моя благодарность за оказанную честь не знает границ, ваше величество. Ваше доверие — самая ценная награда. Я искренне надеюсь, что сумею оправдать высокие ожидания моего Императора.

Старик улыбнулся — это было добрым знаком.

— Полагаю, ваш отец посветил вас во все подробности?

— Можете не сомневаться, ваше величество. Мой отец в точности выполнил ваш приказ.

Император побарабанил пальцами по подлокотникам кресла:

— Что ж, прекрасно. Мы всегда знали, что можем полагаться на вашего отца. Вы же вобрали его лучшие качества. Можем ли мы полагаться на вас?

Я снова поклонился:

— Всенепременно, ваше величество.

— Мы очень хотим не ошибиться в вас, Тенал…

— Этого не случится, ваше величество.