— У него в семейной жизни проблемы, — сказал я.

— Перестань. Речь идет о полицейском, который скомпрометировал себя, открыв вчера стрельбу по вероятному свидетелю, важному для правительства. Кто из вас прикончил Сегуру?

— Я. Он попытался выскочить из двери и поднялся с сиденья как раз напротив меня.

— Готов поспорить, что в нем уже была пуля из пушки Пёрсела.

— Показало вскрытие?

— Не знаю.

— Отлично.

— Ты утверждаешь, что Клит хотел убить Сегуру?

— Возможно.

— Нет, я на это не куплюсь.

— Да, ты на многое не покупаешься, лейтенант. У меня в конторе тоже есть такие. И поэтому на следующей неделе они отправляют меня обратно в Бостон.

— Уезжаешь?

— Придется. Я не выполнил задание, и теперь меня ждет другая работа.

Он взглянул на меня, и я впервые почувствовал к нему симпатию. Несмотря на все недостатки, он отлично подавал мяч. Мы купили бумажное ведерко жареных креветок и два пакетика риса с приправами и перекусили в маленьком тенистом парке возле Наполеон-авеню. Группа ребят — черных, белых и чиканос[21]— играла в дворовый бейсбол перед покосившейся оградой из металлической сетки. Грубые мальчишки из рабочих семей, они играли с ожесточением и безрассудством. Подающий специально плевал на мяч, чтобы его было труднее поймать, или прицельно бросал в голову игроку с битой; игроки на базе из разных команд отталкивали друг друга локтями и коленями и падали, обдирая кожу на щеках, в попытке поймать мяч, а ловец даже перехватил мяч голой рукой под самым носом отбивающего, когда тот замахнулся для отражения подачи, при этом игрок на третьей базе совершенно не боялся, что горизонтальным ударом ему в любой момент могло снести голову. Я подумал, что нет ничего удивительного в том, что иностранцы восхищаются непосредственной и наивной жестокостью американцев.

— Во всем этом участвуют «слоны»? — спросил я.

— "Слоны"? Это что-то новенькое. Откуда ты узнал о них?

— Я знаю, что Лавлейс Десхотелс потешалась над «слонами», прежде чем люди Сегуры убили ее. А когда я сказал об этом Сегуре, тот скорчил рожу.

— Хорошо, у нас есть еще один шанс. Я разыскал ее соседку по комнате, мексиканку из того же массажного салона, и ей очень хочется, чтобы все эти ублюдки ответили за убийство.

— Почему она стала разговаривать с тобой, а не со мной?

— Потому что она считает вас всех кретинами. У вас в отделе убийств есть сержант по имени Мотли?

— Да.

— Она говорит, что у него молния на ширинке вообще не закрывается.

— Похоже на то.

— Сейчас она работает танцовщицей в стрип-баре недалеко от аэропорта. Говорит, что может сдать нам парочку интересных личностей за триста долларов, а еще она хочет, чтобы ее маленькую дочку отправили обратно в Сан-Антонио учиться на парикмахера.

— Для меня эта информация — полная ерунда.

— На мой взгляд, она не обманывает. У нее был парень, бывший служащий из национальной гвардии Никарагуа, который работал на Сегуру. Как-то он избил ее и украл все деньги. Клевые у него там ребята. Теперь она жаждет, чтоб мы их всех накрыли. Мотивы ее вполне понятны.

— Я думаю, что она продаст ту же информацию, которую мне уже сообщил Диди Джи.

— Ее очень беспокоит Бобби Джо Старкуэзер. Она говорит, что он скрытый гей и с женщинами в постели ничего не может. Это он выбросил официантку из окна отеля, а за это в «Анголе» поджарили какого-то местного мелкого воришку.

Я уставился на мальчишек, играющих в бейсбол.

— В чем дело? — спросил Фицпатрик.

— Я знал его. Его звали Джонни Массина.

— Вы что, тесно общались или как?

— Я пытался помочь ему бросить пить. А она знает, где может находиться Старкуэзер?

— Насчет этого она как-то неясно выразилась.

— Я так и думал, — сказал я. — Напиши мне ее имя и адрес, тогда я прямо сейчас отправлюсь к ней. Все равно меня держат на коротком поводке.

— Лейтенант, можно, я задам личный вопрос?

Я хотел сказать: «Почему бы и нет?», поскольку до этого он никогда не проявлял особой сдержанности, но он, не дав мне начать, заговорил сам.

— По всему видно, что ты хороший полицейский, а как человек — любишь уединение. Но ты же католик и, по идее, должен переживать из-за того, что там происходит, — сказал он.

— Где? — спросил я, уже зная ответ, хотя не был готов к продолжению дискуссии.

— В Центральной Америке. Они приносят нашим людям столько вреда. Убивают священников и монашек из монастыря Благовещения Марии, причем стреляют из пулеметов М-16 и М-60, которые мы же им и продаем.

— Не стоит брать на себя ответственность за все это.

— Но это же наша церковь. А они наши люди. И обойти этот факт нельзя, лейтенант.

— А кто тебя об этом просит? Тебе только следует знать границы своих полномочий, вот и все. Вот греки это поняли. И тебе и мне надо бы поучиться у них.

— Тебе кажется, что это добрый совет? — спросил он.

— Я не хочу, чтобы у меня в голове постоянно копошились всякие сомнения, будто куча сороконожек.

— Если уж тебе так по вкусу цветистые выражения, попробуй ответить по существу: почему мы восхищаемся Прометеем и презираем Полония? Не пытайся состязаться с воспитанником иезуитов, лейтенант.

За сотни лет мы поднаторели в словесных баталиях с инакомыслящими.

На его лице появилась улыбка лучшего игрока на подаче, пославшего крученый мяч с такой силой, что отбивающий завертелся волчком.

* * *

В этот вечер я отправился в кампус Туланского университета, где во дворе давал концерт струнный квартет, в котором играла Энни. Она сидела на освещенной сцене и была очаровательна в своем темном костюме и безупречно белой блузке. По лицу было видно, что она полностью поглощена музыкой, но в то же время внимательно читает ноты, стоящие на металлическом пюпитре перед ней, и старательно водит смычком по своей виолончели. Когда она играла, в ее лице появлялось что-то прелестно-детское, то, что замечаешь на лицах людей, которые, занимаясь своим, личным, словно преображаются. После концерта нас пригласили на вечеринку на открытом воздухе в округе Гарденс. Меж деревьев висели японские фонарики, подводные огни в бассейне испускали дымчатый свет под изумрудной поверхностью; воздух благоухал жасмином, розами и свежестью политой земли на клумбах; негры-официанты с подносами, уставленными бокалами с шампанским и фруктовыми прохладительными напитками, почтительно обходили группки смеющихся людей в вечерних платьях и летних смокингах.