– Все так говорят, но, может, мне нравится всё как есть? – сказала она так тихо, что мне пришлось вытянуться, чтобы услышать ее.

Из-за насыщенного благовониями воздуха видимость была не очень, и я помахал рукой перед лицом, разгоняя дым.

– Если ты хочешь, чтобы все осталось как есть, то зачем молилась, чтобы все прошло хорошо?

Голос прозвучал громче, чем мне хотелось, и Лаки шикнула на меня, прежде чем схватить меня за рукав и потянуть в тихое местечко – пустой пятачок под фонарями, украшенными красными вымпелами и гигантскими спиралями благовоний.

Я постарался не обращать внимания на то, как мне понравилась простота этого жеста.

Сначала оглядевшись, чтобы убедиться, что нас никто не слышит, она сказала громким шепотом:

– Я молилась о том, чтобы все прошло хорошо, потому что я желаю хору успеха. Всем, кто вложился в это.

Я замер, ошеломленный честностью ответа.

– Но как же то, чего хочешь ты?

Она секунду рассматривала меня, а потом ответила вопросом на вопрос.

– Что ты знаешь о буддизме?

– Эм. Я знаю, что там есть… Будда?

Она рассмеялась, потом быстро прикрыла рот.

– Буддизм интересный. Он о пути к освобождению… о том, чтобы освободиться, ну, от земных желаний, – она махнула руками в воздухе, грациозными движениями подчеркивая свои слова.

– Что такого плохого в желаниях? – спросил я с непринужденной улыбкой, но совершенно серьезно.

Ее губы слегка скривились, она не была уверена, не дразню ли я ее.

– Иногда они затуманивают твой разум, и ты принимаешь неверные решения. Например, тобой движут неправильные мотивы.

Я резко взглянул на нее.

– А какие мотивы «правильные»?

– Не знаю. Эм, работа на благо мира? Гуманизм? Желания, рожденные не из себялюбия и эгоизма, но из… чего-то большего?

– Звучит невероятно скучно, – сказал я.

Она рассмеялась.

– Заткнись.

– Я серьезно! – я старался говорить тихо. – Потому что, даже если жить настолько самоотверженно, то для чего? Разве, в конечном итоге, это не ради желания в конце концов чувствовать себя хорошо? И тогда ты вновь возвращаешься к идее эгоистичного существования. Но разве это что-то плохое?

– Совершенно не согласна, – сказала она, запрокинув лицо ко мне так, что я полностью видел его под козырьком кепки. – Я не считаю, что хорошие поступки совершаются из эгоизма. Это крайне цинично.

Это жалило.

– Ну, спасибо.

Она покачала головой.

– Это правда. Джек, существует настоящее добро и зло, ты ведь знаешь это, да? Точно так же, как достойная жизнь и жизнь… пустая.

– Поверь мне, я знаю, – тихо сказал я. – Но ты, похоже, измеряешь ее достойность моралью.

– А как надо? – требовательно спросила она.

Я уставился на ее запрокинутое лицо, серьезное выражение. Она считала свою жизнь пустой? Я не мог в это поверить. Она была на вершине. Работа, за которую люди готовы убить. Работа, о которой мечтают служащие банков.

Мой вопрос разнесся по тихому храму:

– Кто сказал, что в достойной жизни не может быть немного эгоизма?

Глава двадцать первая

Лаки

Нас вышвырнули из храма.

– Джек! Посмотри, что ты наделал! – воскликнула я, сдерживая смех.

Он вскинул брови.

– Что я наделал? Ладно, болтушка.

– Ты болтал больше меня!

– Давай согласимся не соглашаться, – мягко сказал он, лучи позднего утреннего солнца подсвечивали его волосы. Я бы убила за такой объем.

Он бросил взгляд на свой телефон.

– Эй. Ты голодная?

– Всегда, – я не смогла удержать задумчивого тона. – В церковном хоре мы едим не слишком много, – пояснила я.

– Когда путешествуете или постоянно? – спросил он.

Я осторожно подбирала слова.

– Нас поощряют оставаться здоровыми. Постоянно. – Какое преуменьшение!

– Ну, сегодня день, когда мы забьем на здоровье. Ты в Гонконге! – он уперся руками в бедра, задумавшись на секунду. – О. Ты любишь бао?

– Это что?

Он наигранно схватился за сердце.

– Что такое бао? Всего лишь самая вкусная еда. Фаршированные булочки, обычно их едят на завтрак, но я практически живу на них.

– Я купилась на слово «булочки».

Он привел меня к неприметному входу на железнодорожную станцию в здании из серого кирпича. Мы спускались по тускло освещенной лестнице, пока нас не встретили яркие огни подземного торгового центра, заполненного людьми и вывесками.

Вокруг было слишком много людей, и я оцепенела. Джек взглянул на меня в эту самую секунду и схватил меня за руку.

Мой взгляд взметнулся к нему.

– Не теряйся, – сказал он непринужденно, как будто это было обычное дело для нас. Как будто от этих слов не бросало в жар.

Рука у него была теплой, кожа – грубой. Я вспомнила, как мы держались за руки прошлой ночью, пока бежали темными улицами. Казалось, это было вечность назад.

До прошлой ночи я никогда не держалась с парнем за руки. И вот она я, делаю это второй раз с парнем, которого едва знаю. Ощущение своей руки в чьей-то руке – в руке кого-то привлекательного – смущало меня до головокружения. Мы просто держались за руки. Я ему даже не нравилась.

Я не могла разглядеть Джека, пока мы лавировали через переполненный торговый центр вокзала. Он по-мальчишески держал меня за руку? Или как дружелюбный гид? Мальчики и девочки могут вообще держаться за руки по-дружески?

И хотела ли я чего-то большего, чем дружба?

Мы остановились перед прилавком, за которым сидела угрюмая азиатская девочка-подросток в фартуке. Над ней висели изображения булочек, приготовленных на пару, ярко подсвеченных сзади.

У меня слюнки потекли, хотя прошло не так уж много времени с завтрака.

– Хочу по одной каждой.

– Серьезно? – спросил Джек высоким голосом.

– Да. По одной каждой, пожалуйста.

– Я что, миллионер?

Я рассмеялась.

– Ты все преувеличиваешь?

Джек замер в ответ, по лицу его пробежало удивление.

– Ты о чем?

– Ты часто гиперболизируешь.

Он ухмыльнулся.

– Никогда в жизни не гиперболизировал.

Я наслаждалась этим. Когда в последний раз я могла бы пошутить с кем-то о гиперболах? Мой корейский был настолько ограничен, что я чувствовала себя ребенком в мире «взрослых» разговоров, и это бесконечно меня расстраивало.

– Я верну деньги за все, обещаю. – после этих слов воцарилось молчание, и я добавила:

– И еще я хотела бы молока.

Заказав шесть бао, маленький пакет молока и воду для себя, Джек вывел нас со станции обратно на улицу.

Булочка в моих руках была горячей, и я нетерпеливо сняла с нее тонкую бумажную обертку, обжигая при этом кончики пальцев. Я зашипела и сунула их в рот.

Джек покачал головой.

– Нужно подождать, пока остынет.

– Ни за что, – сказала я,