В действительности я не была одинока. В душе я была вместе с семьей. Во мне всегда оживали счастливые воспоминания. Я размышляла о всем том, что упускала. О своем первом парне, обо всем. Например, я старалась быть лучше, чем все люди снаружи, или по крайней мере быть такой же, как они. Особенно когда это касалось обучения в школе. Я знала, что пропускаю нечто значительное. Что мне чего-то недостает. И я всегда хотела изменить это. Поэтому-то и старалась набираться знаний и заниматься самообразованием. И обучаться какому-нибудь мастерству. Например, я научилась вязать.

Некоторые заключенные, отбывающие длительный срок, коротают время оттачиванием своего тела — Наташа же предпочла тренировать свой ум. Это был выдающийся подвиг, говорят эксперты. С одной стороны, жить в страхе перед тем, кто вырвал тебя из семьи, а с другой — быть способной отстраняться от этой травмы так, чтобы ежедневно и весьма успешно поглощать знания.

Где-то через 1400 дней такой ненормальной жизни Приклопиль оказал ей то, что, несомненно, полагал великой честью: теперь она могла называть его прозвищем, которое употребляли лишь мать да ближайший друг и партнер по бизнесу Эрнст Хольцапфель. Она рассказала: «Примерно через четыре года он заявил, что я могу называть его Вольфи, потому что за этот срок мы хорошо узнали друг друга».

И добавила: «В некотором смысле мы начали вести вполне нормальную совместную жизнь. Мы много беседовали и смотрели телевизор».

Когда Наташа вступила в подростковый период, Приклопиль, дабы продолжать оказывать на нее влияние, рассказывал ей страшные истории о реальном мире и подкреплял их газетными статьями о пьяницах и наркоманах. Он говорил ей: «Смотри, я ведь защищаю тебя от всех этих ужасных вещей». И одновременно стряпал байки в духе Джеймса Бонда о ловушках в доме, которые убьют ее, ежели она хоть когда-нибудь попытается сбежать.

Принимая во внимание болезненное состояние его разума, Наташа опасалась, что он постоянно вооружен до зубов и что, если она издаст хоть малейшим шум, он все взорвет, убив их обоих. Соседи сообщили, что однажды для описания судьбы любого взломщика, достаточно глупого, чтобы попытаться прорваться через его грозную самодельную систему безопасности, он употребил выражение «поджаренный до костей». Конечно же, возможно и то, что он не шутил.

При ретроспективном взгляде многие стороны жизни в Штрасхофе принимают черты несколько печальной комедии положений: она — горничная-служанка-уборщица, он — кормилец семьи, расслабляющийся за фаршированным говяжьим рулетом и картофельными клецками после рабочего дня; быть может, ссоры пары за просмотром по телевизору вечерней комедии или фильма о войне. Однако над этим неизменно нависала опасность. Он завладел ею насильно, и она оставалась там под постоянной угрозой причинения ей вреда. Тайна — Наташа — должна была храниться всегда. Жалюзи и шторы были опущены даже в самый солнечный день, датчики и видеокамеры предупреждали Приклопиля, если поблизости кто-то появлялся. После совместного вечера Наташа отправлялась назад в ее потайное место. Это было единственной постоянной, никогда не менявшейся за все время их совместного пребывания; он никогда не забывал — то, что он сделал и продолжал делать, было нечистым и разоблачение этого означало бы конец всему.

Особенно тяжело Наташе приходилось, когда приезжала госпожа Приклопиль, что она делала почти каждые выходные, доставляя готовую еду и продукты, чтобы «мой Вольфи не лишился сил». Наташа отправлялась назад в подвал, едва слыша звуки сверху, зато чувствуя запах приготовленных матерью Приклопиля пирогов, доносящийся через вентиляционную систему, нагнетавшую живительный воздух в ее камеру. Эти лакомства ей можно будет попробовать, только когда его мать уйдет. Приклопиль отваживался посещать ее внизу ночью, когда мать ложилась спать, но никогда днем.

Психиатр доктор Халлер, следивший за «этим очаровательнейшим» из дел, заявил, что девушка не только не рассматривает своего похитителя с негативной точки зрения, но и выказывает признаки того, что между ними могла существовать любовная связь. Он сказал, что письмо, которое Наташа через несколько лет направила в средства массовой информации, доказывает, что Наташа не была постоянно заперта в своей подвальной комнате, но жила со своим похитителем неким подобием нормальной жизни. Он добавил: «Приклопиль был не только властвующим и жестоким похитителем, но также и отцом, другом и, быть может, любовником. Разнородность их отношений, отразить которые столь трудно, вероятно, и является причиной, по которой она любой ценой хочет защитить свою личную сферу».

Эта «разнородность» весьма сложна и выходит далеко за рамки «стокгольмского синдрома». Одна британская газета даже дошла до того, что заявила, что Наташа стала «чертовой заложницей». Весьма грубое клеймо, подразумевающее быструю перестановку ролей.

Несмотря на те случаи, когда ему приходилось заталкивать ее назад в ее комнату, кто в действительности там был за старшего? Она добилась достаточного доверия от него, чтобы сидеть и смотреть с ним кино, читать с ним книги, готовить, убирать и исполнять все те обязанности по дому, что консервативные австрийские мужчины ожидают от своих жен. И она все так же обладала живым и цепким умом, весьма преуспев в изучении немецкого по радио, которое он установил в ее темнице, и узнав о далеких странах по документальным фильмам. Приклопиль, с другой стороны, остался тем, кем был всегда, — человеком с отклонениями, способным оценивать свою значимость, только если рядом была она.

После ее освобождения профессор Эрнст Бергер, назначенный главой координационной социопсихиатрической группы по делу Наташи, оценил сложность ее характера. Он сообщил: «У общественности лишь одномерное видение госпожи Кампуш, и я понимаю, что большинству трудно понять всю сложность ее личности. Однако, как и все, она обладает двумя, и даже больше, аспектами личности. С одной стороны, она весьма сильна и целиком контролирует происходящее вокруг нее, с другой — она очень слаба и крайне ранима».

По его словам, все, чем она теперь является, есть результат ее времяпрепровождения в безоконной пустоте темницы и разыгрывания ею горничной для Приклопиля. Он продолжил:

Некоторые аспекты ее личности весьма инфантильны. Например, она призналась мне, что хочет жить в квартире с охранником у входа и системой видеонаблюдения.

Для жертвы похищения, после перенесенного испытания, несколько необычно столь сильное стремление к появлению в средствах массовой информации, но вы должны понять, что пресса была для нее единственной возможностью общаться с внешним миром.

За время своего заточения она получала информацию лишь от господина Приклопиля и прессы, к которой он разрешал ей обращаться. В известном смысле это были два ее глаза, которыми она смотрела на внешний мир. Поэтому неудивительно, что у нее особое отношение к средствам массовой информации.

Конечно же, в ее желании появляться на публике присутствует и определенный нарциссический компонент, но, вероятно, это часть защитного механизма. Как мы знаем от Анны Фрейд[15], если защитный механизм личности становится слишком независимым и выходит из-под контроля, то это может привести к психологическим отклонениям.