чем вагнеровские. И становится досадно, что подобные постановки совсем иного стиля включены в Байрейтский фестиваль. Настоящий грациозный танец, без сомнения, исполняет Айседора Дункан»18.

Выражение печали на лице, которое отмечает автор статьи, было отражением внутреннего состояния Айседоры. К тому времени она была уже безнадежно влюблена в Тоде: «…малейшее его прикосновение пронзало меня так, что я чуть не падала в обморок… Я совсем потеряла аппетит… Только музыка «Парсифаля» заставляла меня рыдать, что давало мне некоторую разрядку от того состояния влюбленности, в котором я находилась»19.

Лето подходило к концу, и Айседора отправилась в турне. Но разлука не приносила ей облегчения. Она лежала в кровати без сна. «Я постоянно видела перед собой глаза Хенрика и слышала его голос. В отчаянье я вскакивала и среди ночи садилась в поезд, чтобы пересечь половину Германии и побыть с ним хотя бы час. То духовное исступление, которое он внушил мне в Байрейте, постепенно переходило в обостренное состояние неконтролируемого желания»20. Ранее она говорила: «Хотя я и провела с Хенриком так много ночей, между нами не было сексуальных отношений»21.

Может показаться странным, почему Айседора не положила конец отношениям, приносящим ей столько страданий. Возможно, она была так сильно влюблена в Тоде, что ей не хватало смелости отказаться от встреч с ним. Характерно, что она никогда не угрожала ему разрывом, чтобы таким образом больше привязать его к себе. Она не делала попыток и соблазнить его. Возможно, она не позволяла себе даже думать о замужестве. Она, похоже, принимала эти отношения на его условиях, боясь, что иначе эта связь принесет ей еще большую муку и разочарование. Ее роман с Бережи закончился крахом их помолвки. Мироски был обручен с ней, будучи женатым. Эти жестокие удары, а более всего тот факт, что ее отец бросил семью вскоре после ее рождения, убедили Айседору в том, что на любовь мужчины полагаться не следует. Поэтому, если Тоде не мог предложить ей ни замужества, ни даже просто романа, ей следовало держать свои чувства в узде. В этом она преуспела до такой степени, что «в результате не могла ничего есть и периодически падала в обморок»22.

В конце лета Тоде уехал с лекциями. После того как Айседора проводила Мэри из Венеции в Америку, она путешествовала по Германии, хотя местом ее проживания остался Берлин. Устав от бесполезной траты энергии на безнадежную страсть, она решила посвятить себя проекту, который давно вынашивала. Этим проектом была школа.

Во второй половине 1904 года23 она купила дом в берлинском районе Грюнвальд и одновременно с этим дала объявление о наборе юных учениц, желающих посвятить себя танцу. Предполагалось, что дети будут жить в школе, питаться, одеваться и ездить за счет Айседоры. Ее немедленно завалили предложениями. Айседора отобрала двадцать24 девочек в возрасте от четырех до восьми лет. Позже она писала в своей автобиографии: «Конечно, это внезапное открытие школы без предварительной подготовки было крайне рискованным предприятием. Оно привело моего менеджера в уныние»25. Но в другом контексте она, как вы помните, говорит: «Я не могла понять… почему, если человек хочет что-то сделать, он не делает этого… Я… не откладывала того, чего хотела. Это часто приводило меня к неприятностям и разочарованиям но, по крайней мере, я испытывала удовлетворение от того, что иду собственной дорогой»26. И если школа была источником постоянной утечки ее капитала, то она была и источником творческой радости и утешения в минуты печали.

РОДСТВЕННЫЕ ДУШИ

1904

В декабре, приблизительно в период открытия школы, Айседора повстречала молодого человека, которому было суждено сыграть в ее жизни весьма значительную роль. Эдвард Гордон Крэг был в то время высоким, внушительным тридцатидвухлетним мужчиной с прямым носом и чувственным ртом, унаследованным от матери, актрисы Элен Терри. Он обладал и ее магнетизмом, быстрыми и гибкими движениями, красивым поставленным голосом профессионального актера.

Как и Айседора, Крэг был революционером, поставившим своей целью реформацию театра. Эта идея созревала у него постепенно и не без выхода за привычные рамки размеренной жизни.

Женившись в двадцать один год на Мэй Гибсон1, он в разгар своей успешной актерской карьеры (его репертуар включал Макбета, Ромео и Гамлета)2 бросил сцену, для которой, казалось, был рожден. В эмоциональных поисках самого себя он завел роман с молодой актрисой Джесс Дорин3, которая родила ему дочь Китти. Этот роман окончательно разрушил его и без того распадающийся брак, и в результате он лишился права видеть своих четверых детей от первого брака4. Тем временем он отчаянно пытался заработать себе на жизнь, основав журнал «Пейдж» и продавая свои скетчи и рисунки в газеты. В конце 1899 года он решил вместе с другом, дирижером Мартином Шоу, поставить «Дидо и Энея» Пурцелла. И тут-то Крэг понял, что нашел свое призвание. За первой постановкой со все возрастающим успехом последовали «Маска любви» Пурцелла, «Аксис и Галатея» Генделя и Джона Гэя, которые утвердили репутацию Гордона Крэга в качестве создателя оригинальных, захватывающих и красивых сценических постановок.

Но пока Крэг боролся за самоутверждение, он все больше отдалялся от Джесс Дорин. Он стал беспочвенно подозревать ее в том, что она хочет вернуть его на сцену в качестве актера, и вскоре оставил ее.

В том же году он встретил молодую скрипачку Елену Мео и влюбился в нее. Она ответила ему взаимностью, но вдруг, к своему ужасу, узнала от его друга Мартина Шоу, что Крэг женат. И хотя он уверял ее, что ждет развода, это дела не меняло, поскольку Мео была ярой католичкой. Однако после жестокой внутренней борьбы она все же решила, что Тед значит для нее больше, чем все остальное, и что она посвятит ему всю свою жизнь. От этого союза родилось трое детей: Нелли (1903–1904), Эллен Мэри Гордон (Нелли, 1904—?) и Эдвард Энтони Крэг (Тедди, 1905—?)5.

Но, несмотря на любовь к Елене, Крэг, видимо, еще не был готов к семейной жизни. Возможно, воспоминания о его первом неудачном браке и потеря возможности общаться с четырьмя детьми были еще очень свежи. Возможно, он хотел оставаться независимым, пока окончательно не утвердит себя профессионально и материально, потому что, хотя его репутация и крепла, доходы оставались весьма ненадежными. Вильям Ротенштейн, Макс Беербом, Артур Симонс и Грэм Робертсон6 восхищались его постановками, но Элен Терри потеряла много денег на спектаклях «Викинги» и «Много шума из ничего», которые он