Я не стала вступать с ним в препирательство, а молча покинула подъезд. Впрочем, я прибегла к ряду предосторожностей: никто не гарантировал меня от того, что попытка покушения не повторится. Лишь очутившись в уютной квартире, ключи от которой дала мне Аня Кудрявцева, я несколько перевела дух.

Собственно говоря, и в этих четырех стенах я не чувствовала себя в безопасности. Несмотря на то, что дверь была тщательно заперта, все шторы спущены, а из осветительных приборов включена лишь чрезвычайно уютная лампа под теплого оттенка абажуром, все равно — подспудно тлела какая-то смутная, толкающая изнутри угроза.

Было о чем подумать.

Какие-то меры я могла предпринимать только с завтрашнего утра, а сейчас мне совершенно не хотелось спать, и сжирало меня то самое назойливо-мучительное чувство, что поселилось у меня в крови еще в Москве: жажда деятельности, никчемной, неуместной деятельности, когда можно было бы и отдохнуть. Импульсы разбегались, как тараканы, здравые мысли тонули в нагромождении домыслов, недомолвок, подозрений, предчувствий. Хотелось вскочить и что-нибудь разбить, разнести. Черт-те что! Нет, этому пора как-то положить конец. Главное, пока что не совсем понятно, где эти концы искать. Нет, есть определенно имя. Его нужно отрабатывать. Злов. Что мы имеем на Злова? То, что он сам по себе асоциальный тип. Такими вообще-то земля полнится — что украинская, что великорусская. Далее: в офисе его фирмы убит Коля Кудрявцев, и там же устроена кровавая разборка, в которой я волей или неволей приняла весьма активное участие. Бандитам во главе с неким Гочей, вероятно, «шестеркой» Злова или даже Козлова, во что бы то ни стало требовалось забрать тело Коли Кудрявцева. Зачем? К чему такие жертвы, чтобы убрать труп, который кто-то до них заботливо забыл в шкафу? Непонятно.

Что еще в папку «Злов»? Слова Егеря, оказавшегося попутчиком Семой Моисеенко? Так слова остаются словами, пустым ветром, пока они не подкреплены доказательствами. Нет, Сема Моисеенко очень убедительно развивал темы «черной археологии», я готова даже признать, что он куда более солидный и серьезный человек, чем мне показалось в поезде, следовавшем до Нарецка. Однако же Сема вкладывал в свои суждения столько предумышленного субъективизма, что в них в самом деле нетрудно было усомниться.

Но все-таки Злов. Тем более что Аня упоминала об этом «полуоднофамильце» — Козлове, с которым видели босса за день до его исчезновения. И с неким Уваровым, обнаруженным в пруду с простреленной головой. Добавить сюда же Колю Кудрявцева плюс четверых убитых в «Суффиксе», сюда же — сегодняшнее покушение на меня, и получится куда как прилично! И никуда от этого не денешься. Дело-то обещает быть очень кровавым.

И никто не поручится за то, что дальше будет лучше.

Почему-то вспомнился сегодняшний мент с родинкой в углу рта. Я ударила кулаками подушку, как будто видела перед собой чье-то ненавистное лицо, и заснула.

Телефон звонил, наверное, уже давно.

Потому что ухо успело подхватить этот характерный звук и передать в мозг, а мозг давно и тщетно передавал организму команду проснуться, а потом, отчаявшись, переформатировал сигнал в сновидение: высокий босоногий мужчина в разорванной на груди рубахе идет по Красной площади и гремит медным тазом, и мне кажется, что это блаженный, тот самый, в честь которого назван стоящий на Красной площади храм. Блаженный оборачивается и что-то кричит, и скалит зубы, и пророчествует, и провозвествует, но я не в силах оторвать головы от накаленных солнцем каменных плит.

…Я проснулась и вскинула голову. Телефон звонил. Перед глазами мелькнуло узкое лицо блаженного из сна, мелькнуло, распустилось, превращаясь в круглое длинноносое лицо Семы Моисеенко. Нет, конечно же, его не было в комнате и не могло быть. Откуда?.. Был только телефон, который отчаянно трезвонил. Я подалась всем телом и упала с дивана неловко, плашмя, как чурбак. Наверное, оттого, что у меня затекла правая нога и ныл отлеженный бок.

Я сняла трубку. В ней звенел и бился голос, который показался мне первоначально незнакомым:

— Алло, алло! Ну же… Ма-аша!!

— Аня, ты? — наконец выговорила я, несколько ошеломленная таким напором страстей. — Что-то случилось?

— У тебя? Что у тебя случилось?

— Да у меня-то пока ничего. Почему у тебя такой голос? Ты откуда? Из Киева?

— Да, я из Киева. Маша, у тебя там все в порядке? Меня внезапно… спеленало такое предчувствие, что с тобой… словно что-то произошло!

Хорошая у тебя интуиция, Аня, подумала я. Меня тут в самом деле чуть было не… Но что случилось у нее? Судя по голосу, она мучима не только нехорошими предчувствиями о том, что могло бы произойти со мною, одинокой и покинутой, в ужасном городке Нарецке, где ходят нехорошие дяди вроде Злова. Я спросила:

— У тебя какая-то… беда?

Она помолчала, словно захлебнувшись накатившими словами, как водой. Потом произнесла:

— Ты знаешь, Маша, ничего не произошло, но могло произойти.

«К моему случаю можно прикрепить примерно то же самое высказывание, — подумала я. — Почти, но — могло».

— Я не знаю, кому это надо и зачем, но сегодня ночью тело Коли едва не выкрали. Я… я… мне… — Было видно, что она едва справляется с собой. — Он и мертвый кому-то не дает покоя.

— Откуда его чуть не выкрали? Из морга?

— Да… но… Хорошо еще, что это был лучший морг в городе, там хорошая охрана и туда… в общем, только состоятельному человеку по карману. Дежурный врач говорит, что туда прокрался какой-то человек во всем черном и пытался вынуть… — Голос Ани сорвался и отдалился, а потом в трубке возник спокойный и холодный мужской голос, в котором я узнала баритон Ракушкина. Только пьяных шутовских ноток в нем уже не было:

— Мария? Аня хотела сказать, что сегодня ночью была сделана попытка выкрасть тело Коли из морга. Понимаете? Аня была уверена, что с вами может что-то случиться, раз тем людям даже мертвые покоя не дают.

— Она права, — коротко ответила я. — Со мной действительно могло что-то случиться. Но не случилось. Что произошло в этом морге?

Какой-то урод влез туда и открыл холодильник, где был… где, значит, был Коля. — Видно, Ракушкину эти слова тоже давались непросто, хотя он владел собой получше, чем Аня Кудрявцева. — К счастью, его заметил дежурный врач и вызвал охрану. Тот оказался ловким и улизнул. Не поймали его. Правда, один охранник пропорол ему ногу, когда тот лез в окно. Говорит, несильно пропорол, но порез должен идти от колена почти до щиколотки. Длинный такой порез.

— Чем пропорол-то?

— Не поверишь — скальпелем! Им ночью скучно, они в карты играли. И этот охранник выиграл у доктора его именной скальпель. Так что теперь нашему злоумышленнику придется ножку зашивать. Порез, сказал доктор, у него хоть и не глубокий, если судить по количеству крови… но все равно — приятного мало.

— Да, безусловно, приятного мало, — протянула я, имея в виду совсем не поцарапанную ногу человека, влезшего ночью в киевский морг. — Приятного очень мало.