– Вы что, узнали меня?

– Ты же Вера Тихая. Дочка того самого Тихого…

– Это у вас что, память такая феноменальная или вам кто сказал, что я приехала? – Вера решила, что надо бы немного поосторожничать.

– Память отличная. Если бы я не выпивала и поменьше трепала языком, меня взяли бы в отдел кадров. Я же наизусть помню все номера паспортов «отрадовских», наших деревенских, номера машин, лица, фамилии, даты. Я бы пригодилась в ФСБ, между прочим. Но только туда таких, как я, болтливых, не берут! – И она мило так хохотнула, чем сразу же расположила Веру к себе.

– Разговор есть, Ольга.

– Да я так и поняла.

– С чего это?

– Да что же тут не понять, если такая девушка, вместо того чтобы проводить свой отпуск где-нибудь в Италиях да Франциях, прикатила в нашу дыру.

– И зачем же я сюда прикатила?

Ольга перевела взгляд на Николая.

– А вы, видно, и есть родственник убитой Наташи, да?

Вера так удивилась прозорливости этой женщины, что даже ахнула, прикрыв рот ладонью. Точно, ей бы в ФСБ работать, террористов вычислять, а не тарелки со щами разносить в столовой.

– Я же видела, как вы к Борису Анатольевичу нашему поднимались. А потом куда-то уезжали, думаю к Беркутову. Да только там – пустой номер. Он вам ничего не расскажет. И не потому, что плохой следователь или друг Саватеева, нет. Просто дело очень уж темное – тело бедняжки действительно бесследно исчезло. Знаете что? У меня сейчас работы много, давайте через час встретимся у вас, я знаю, где вы поселились. Вот там и поговорим.

Вера взяла ложку и принялась за щи. Вкуса она не почувствовала, так была потрясена услышанным. Это же надо какая память!

– Интересная эта Ольга. Надо же, как быстро нас раскусила! Да у нее аналитический склад ума! Может, попытаться устроить ее где-нибудь на хорошую должность в городе? Она могла бы приносить реальную помощь…

– Еще скажи – государству! – усмехнулась Вера. – А щи – ничего, вкусные, на говяжьем бульоне.

Вот, снова! Говорит что думает. К чему это она сказала про бульон? Общается с ним как с подружкой. Он точно подумает, что она недалекая дурочка, которая окончательно расслабилась да и вообще не умеет держать язык за зубами, болтает все, что только на ум взбредет.

И как это так случилось, что буквально за пару дней она действительно стала воспринимать Николая как близкого человека? Как могла так быстро открыться ему, рассказать всю свою подноготную? А потом с легкостью и даже с радостью отдаться ему? Хотя чему же тут удивляться? Получается, настал момент, когда произошла такая вот естественная замена Горы на Николая. Сколько уже можно было мерзнуть? Так хотелось тепла! А тут – Коля. Заботливый, приятный, милый, добрый. Главное, не успеть привыкнуть к нему до того, как они расстанутся. Понятное дело, убийцу Наташи они не найдут, они же не следователи, у них и средств-то таких нет. Но зато у нее будет возможность хоть какое-то время побыть рядом с ним, почувствовать его тепло. А потом они расстанутся, каждый отправится своей дорогой. Она вернется домой, позвонит Горе и все расскажет…

И тут ее накрыло: а ведь она – предательница! Когда она последний раз звонила Егору, разговаривала с ним? Обнимается с Николаем, спит на его плече, как если бы Горы не было в ее жизни…

– Да, действительно вкусные щи, – услышала она и вернулась в реальность. – А ты чего замерла-то? Ешь макароны, пока не остыли. Гуляш, кстати, тоже из говядины.

Вера улыбнулась. Какой же он милый, милый!!! С ним так легко!

И она принялась с аппетитом за макароны.

– О! Собрались на гульки! Давайте-давайте, красьтесь-мажьтесь, сами не знаете, куда едете и с кем! А потом пропадете, как те…

Ольга, горничная, с каким-то остервенением мыла полы в их комнате, пока Вера с Надей, устроившись на своих кроватях, поджав ноги, красили ресницы, пудрились, готовясь к предстоящей прогулке по зимнему лесу.

– Что это вы так про нас? Ни на какие гульки мы не собираемся. Просто пройдемся по лесу, – сказала, увлеченно рисуя себе черные густые стрелки на веках, Надя. – Не можем же мы сидеть постоянно в этой комнате и просто смотреть в окно.

– Да чего вы вообще приперлись сюда? Что, в городе нельзя отдохнуть? Там вам и кино, и театр, и музеи разные. А здесь что? Снег, лыжи, библиотека… Да тоска здесь, вот что я вам скажу! Если бы у меня была возможность перебраться в город, ни дня бы здесь не торчала!

– А кто мешает? – спросила Вера. – В городе вы точно найдете работу по вашей специальности.

– Уборщицей, что ли? – поднявшись во весь рост, с усмешкой спросила горничная. Ее рыжие и кудрявые волосы растрепались, голубые глаза закатились в недоумении. – У меня дом здесь, в деревне, со всеми удобствами, муж какой-никакой, дети, хозяйство! Гуси, куры, овцы! Я, может, и мою полы здесь, но проведена-то в трех корпусах. А когда там чисто, я и не мою, а копеечка идет…

– А что, здесь кто-то пропадал? – перебила ее Вера.

– Ну… не в смысле исчезал, я не то хотела сказать. Вы что, не знаете, как девушки пропадают, и потом их называют пропащими? – Горничная вернулась к своей швабре и теперь уже двигалась, протирая полы тряпкой, к двери. – Ладно, все, я здесь закончила. И подумайте, о чем я вам сказала. Не теряйте головы, понятно? После таких вот прогулок случаются дети. Да-да, я серьезно говорю. Чего вы улыбаетесь?

– Что ж, спасибо за предупреждение, – отчего-то развеселилась Надя. Должно быть, подумала Вера, она сочла, что это предупреждение уже никогда не коснется ее, бесплодную. Дурочка, она и не понимала, что в ее женской судьбе случилась трагедия и она никогда уже не испытает радости материнства.

– Спасибо на хлеб не намажешь, – зачем-то брякнула Ольга, выставляя ведро за порог. – Ладно, покедова!

– Ты видела, какая у нее родинка! – презрительно фыркнула ей вслед Надя. – Ей бы о себе подумать, о здоровье! Нехорошая родинка. А то воспитывать нас вздумала. Пусть вон гусей своих пасет!

Вера густо припудрила подбородок, но нужного эффекта это не дало: от поцелуев Вани, от колючих его щек, кожа саднила, а потому все щипало и подбородок выглядел воспаленным, красным. Да и губы казались распухшими. И зачем все это? Надо бы прекратить все эти бешеные поцелуи. Ване всегда всего было мало, он готов был съесть Веру, о чем она ему, слабо отбиваясь от его ласк, не раз говорила. Да что такое вообще эти поцелуи? Никакого особого удовольствия она от них не испытывала. Пожалуй, ей было просто приятно, что она сама, своими губами, телом, заводит парня и его тянет к ней. Но была ли это любовь? Нет, просто в какой-то момент он выбрал ее своим объектом желания, а она, быть может даже из жалости, не могла ему отказать.

Едва за горничной закрылась дверь, как постучали. Пришел Леха. Веселый, милый, притащил большую сумку, приоткрыл ее, и из ее темного и теплого нутра пахнуло выпечкой.