— Джек! — пробормотала она, но его лицо куда-то уплыло, а появилось другое, тоже красивое, однако с высокими скулами и черными раскосыми глазами. Темные волосы падали прямыми прядями.

— Пискатор!

— Я услышал ваши крики. — Он наклонился и взял ее за руку. — Вы можете встать?

— Думаю, да.

С его помощью она поднялась. Снаружи царила тишина, гром и сверканье молний прекратились, лишь капли воды иногда срывались с крыши. Дверь зияла черным провалом, распахнутая в темноту ночи. Джил померещились низко нависшие облака, но это были силуэты холмов, проступавших сквозь белый покров тумана. В небе сверкали гигантские звезды.

Внезапно Джил поняла, что стоит перед ним обнаженной. Ее груди пылали, словно обожженные пламенем костра; опустив голову, она увидела, как медленно тает краснота вокруг сосков.

— Мне кажется, — заметил Пискатор, — вы словно обгорели на солнце. Грудь, плечи, низ живота… Откуда здесь огонь?

— Огонь был внутри меня, — призналась Джил. — Жвачка.

— Ах, вот что! — Он поднял брови.

Она засмеялась.

Он подвел ее к постели, и она со вздохом растянулась на простыне. Жар медленно утихал. Пискатор суетился вокруг нее, укутывал покрывалами, дал выпить дождевой воды из бамбукового бочонка, стоявшего за дверью. Джил пила, опираясь на локоть.

— Спасибо, — устало произнесла она. — Мне следовало знать, к чему приводит Жвачка. Я была сильно расстроена, а в таком состоянии она действует на меня странным образом. Мне все кажется абсолютно реальным и… и чудовищным. Я никогда не задавалась вопросом о природе возникающих видений, да эти и невозможно понять.

— Последователи Церкви Второго Шанса используют наркотик как лекарство, но всегда держат больного под наблюдением. Говорят, что это дает ощутимый результат. Мы им почти не пользуемся… лишь иногда, на первой стадии обучения.

— Кто это — мы?

— Аль Ахл аль-Хакк — люди Истины, те, кого в западных странах называли суфиями.

— Я так и думала.

— Да, ведь мы с вами уже это обсуждали.

— Когда?

— Сегодня утром.

— Это все наркотик, — призналась она. — Нет, с этим нужно кончать. Все, больше ни крохи этого зелья!

Она резко поднялась в постели.

— Вы не расскажете об этом Файбрасу?

Он уже не улыбался.

— Какое сильное психическое воздействие вы испытали! Вызвать мысленно ожоги и пятна на теле — это…

— Больше я не прикоснусь к этой гадости! Вы знаете, я не даю пустых обещаний. Я не наркоманка!

— Вы сейчас сильно взволнованы, — мягко возразил он. — Но будьте со мной честны, Джил. Вы позволите так вас называть? А если у вас повторится подобный приступ? Как вы из него выберетесь?

— Никаких новых приступов!

— Ну, хорошо. Сейчас я никому не скажу. Но если это повторится, то ничего не могу обещать. Будьте со мной откровенны, постарайтесь не скрывать подобное состояние. Вы так безудержно стремитесь попасть в команду дирижабля… а если такое случится с вами в полете?

— Больше этого не будет, — с трудом выдавила она.

— Ну, тогда разговор закончен — во всяком случае, на время.

Она вновь приподнялась на локте, не обращая внимания на соскользнувшее покрывало и нагую грудь.

— Послушайте, Пискатор, давайте начистоту. Если Файбрас распределит чины в соответствии с нашей квалификацией, и вы окажетесь у меня в подчинении, вас это не обидит?

— Нисколько, — улыбнулся он.

Она легла и натянула на себя покрывало.

— Вы вышли из мира, где женщина занимает самое незавидное положение, едва ли не на уровне животного. Она…

— Это все в прошлом, в далеком прошлом, — ответил он. — Однако, независимо от того, японец я или нет, я — типичный представитель рода мужского. А вам… вам, Джил, стоило бы избегать расхожих мнений. То, что вы так ненавидите, с чем боретесь всю жизнь, — всего лишь фантом, стереотип.

— Вы правы, у меня это уже стало условным рефлексом.

— Я уверен, что разговор на эту тему у нас не повторится. Хотя повторение — мать учения. Вам надо переключиться… заставить себя мыслить иначе.

— Ну и как же мне этого достичь?

Он колебался.

— Вы поймете, когда сами поразмыслите и попытаетесь понять свои заблуждения.

Джил отдавала себе отчет, что он надеется видеть ее в числе обращенных. Она ничего не имела против подобных бесед, но догматические религии отпугивали ее. Правда, суфизм — не религия, но последователи учения были религиозны. Другое дело суфии-атеисты.

Сама Джил была убежденной атеисткой. Даже воскрешение не заставило ее поверить в Создателя. Кроме того, она сильно сомневалась, что Создатель способен проявить интерес к ее судьбе — как, впрочем, и к судьбам всех остальных обитателей долины.

— Сейчас вы заснете, — сказал Пискатор. — Если я понадоблюсь, не стесняйтесь, позовите меня.

— Вы же не врач, — возразила она. — Как же вы сможете…

— Постарайтесь сами преодолеть новый приступ. Любой может совершить безумный поступок, но нельзя всех считать сумасшедшими. Человек способен властвовать над эмоциями. Покойной ночи.

Японец поклонился и быстро исчез, притворив за собой дверь. Джил собралась было окликнуть его и спросить, каким образом он оказался у ее хижины в такой поздний час. Что он здесь делал? Собирался ее соблазнить? О насилии не могло быть и речи. Она крупней его, и даже если он прекрасно тренирован, то и ее закалка не хуже. Кроме того, ее разоблачения серьезно повредили бы летной карьере Пискатора.

Нет, он не производил впечатления насильника или соблазнителя. С другой стороны, важно не впечатление о человеке, а его сущность. Но тут, казалось, все было в порядке — токи, исходившие от него, не несли в себе отрицательных зарядов.

Она вспомнила, что Пискатор не стал расспрашивать ее о кошмаре. Будь он полюбопытней, то сумел бы все выжать. Вероятно, он рассчитывал, что она сама захочет ему открыться. Да, Пискатор — человек тонкий и остро воспринимает чувства тех, кто ему небезразличен.

Но что же означала эта чудовищная схватка с Джеком? Почему он так напугал ее? Может быть, в тот миг ее охватило отвращение ко всему мужскому роду? Она не могла разобраться. Где коренилась причина ненависти — в ужасной и неожиданной галлюцинации, в обмане чувств, страхе перед карой? Она подожгла его — но, в определенном смысле, она сжигала и насиловала саму себя. В чем же дело? Она была уверена, что не испытывает подсознательного желания подвергнуться насилию. Это бывает лишь с душевнобольными женщинами. Ненависть к себе? Да, время от времени она ее испытывала, но с кем не случается такого?