процессе своей работы получили навыки в управлении летательным аппаратом в одиночку… В то время конструкторы задали некоторые, будем говорить, технические задания на величину и объем первых космонавтов, потому что первые корабли были малой величины… Мы выехали в части истребительной авиации, чтобы побеседовать с людьми, отобрать из них тех, кто подходил бы, по нашему мнению, для подготовки к полету.

«Если я совсем недавно полагал – еще есть время на размышления, то теперь понял: медлить больше нельзя, – вспоминал об этом времени Ю. Гагарин. – Как того требует воинский устав, я подал рапорт по команде с просьбой зачислить меня в группу кандидатов в космонавты. Мне казалось, что наступило время для комплектования такой группы. И я не ошибся».

В части двенадцать человек подали рапорта. Среди них был и Георгий Шонин, будущий космонавт. Над летчиками посмеивались, называли «лунатиками». Мало кто верил в части, что эти рапорта получат «ход». И каково же было удивление всех, когда 12 октября прибыла комиссия, чтобы ближе познакомиться с теми, кто пожелал стать космонавтом.

– Это были очень разные люди, – говорит Н. Гуровский, – некоторые на таких встречах сразу же начинали задавать вопросы: как будет с летной подготовкой? С продвижением по службе? Будем летать или нет?.. Меня приятно поразило, что практически никто не интересовался материальной стороной, очевидно, это свойственно советскому человеку – всех интересовало прежде всего дело.

24 октября пришел приказ отправить в Москву четырех «лунатиков». Среди них был и Юрий Гагарин.

Это была суровая, но необходимая встреча с медициной.

Требования к будущему космонавту? Четких границ не было, и поэтому отбор велся жестоко.

«Но кто тогда мог сказать, какими должны быть эти требования? – вспоминает Георгий Шонин, который чуть позже также был вызван в Москву на медицинскую комиссию. – Поэтому для верности они были явно завышенными, рассчитанными на двойной, а может быть, и тройной запас прочности. И многие, очень многие возвращались назад в части. В среднем из пятнадцати человек проходил все этапы обследования один. И кто мог дать гарантию, что этим списанным не окажешься ты? Приходилось рисковать, ради будущего рисковать настоящим – профессией летчика, правом летать. Неудивительно, что среди моих новых знакомых были ребята, которые уже в процессе отбора, заподозрив у себя какую-либо зацепку, отказывались от дальнейшего обследования и уезжали к прежнему месту службы».

После медицинской комиссии все разъехались по своим частям, так ничего и не зная о своей будущей судьбе.

Вернулся в Заполярье и Юрий Гагарин.

«Потянулись дни ожидания. Как и прежде, я по утрам ходил на аэродром, летал над сушей и морем, нес дежурство по полку, в свободное время ходил на лыжах. Оставив Леночку на попечение соседей, вместе с Валей на «норвегах» стремительно пробегали несколько кругов по гарнизонному катку, по-прежнему редактировал боевой листок, нянчился с дочкой, читал трагедии Шекспира и рассказы Чехова» – так писал позже Юрий Гагарин.

Но друзья замечали: нервничает Юрий, ждет вызова, хотя всячески и пытается скрыть свои чувства. Впрочем, он всегда умел великолепно держать себя в руках – и это качество уже отмечено в бумагах врачей как одно из достоинств будущего кандидата в космонавты.

Ждать пришлось долго. И только 14 января пришло распоряжение: откомандировать старшего лейтенанта Юрия Гагарина в Москву.

В январе начался второй этап отбора кандидатов для полета в космос.

– Гагарин очень быстро обратил на себя внимание, – вспоминает Н. Туровский. – Поначалу он был обыкновенный в группе космонавтов человек, но затем многие увидели в нем подкупающие черты характера. Приведу такой пример. Космонавт, особенно первый, должен был, возвратившись из полета, описать, что он там видел. Есть люди, которые смотрят на окружающее как будто бы внимательно, но затем затрудняются в точном описании событий. А Гагарин как-то сразу очень образно и ярко умел все рассказать, и так естественно сложилось, что он вскоре оказался лидером группы.

– В январе 1960 года прибыла первая группа космонавтов, и вот где-то в первых числах марта я вместе с Михаилом Клавдиевичем Тихонравовым поехал к ним, – рассказывает В. Севастьянов. – Я увидел молодых летчиков… С острым взглядом, которые пришли изучать новую технику, не представляя, что это за техника… Да и звучала она для того времени странно: «летательная», «ракетная», «космическая»… Сейчас эти понятия стали привычными, а тогда они казались фантастикой… И я невольно спросил себя: ну а что же привело их сюда? Ведь в это время они были от пилотируемого полета гораздо дальше, чем в 34-м году те же Тихонравов, Королёв, Глушко, потому что они знали, какие системы, какую технику надо создавать, а эти молодые летчики только начинали познавать…

Я проникся сразу большой симпатией к этим, как мы тогда их называли, «мальчикам», – говорит М. Галлай. – Им же ведь не рассказывали о том ударе славы, которая их ожидает. Более того, вообще о каких-то плюсах, почетных и радостных, им не говорили. Просто подчеркивали: «Вам предстоит осваивать летательные аппараты принципиально нового типа». И надо проникнуть в психологию военного человека, у которого в отличие от гражданского в значительно большей степени предопределено будущее. Он занят любимым делом, он хорошо летает (летавших плохо в отряд не приглашали) – путь дальнейший ему ясен, и вдруг такой крутой поворот! Они на это шли, и уже одно это должно вызывать уважение… Я не согласен с той точкой зрения, что удалось собрать шестерку или двадцатку самых лучших, самых выдающихся… У меня другая точка зрения: я считаю, что в любой авиационной части среди молодых истребителей можно было набрать равноценную шестерку. И «мальчики» это прекрасно знали, они старались работать не только за себя, но и за своих товарищей, которых они представляли в этом большом и новом деле.

– Это были веселые, крепкие ребята, – говорит О. Макаров. – Те, кто отбирал первую группу космонавтов – славную «востоковскую» группу, – ни в ком не ошиблись. Это были не просто крепкие люди, хорошие летчики, а прежде всего хорошие, человечные люди. В любой работе, мне кажется, это самое важное. Значительно проще человека научить любой профессии, чем сделать из него хорошего человека…

Время – самый суровый и беспощадный судья. Оно подчас меняет оценку человека, представления о нем. Но и четверть века спустя о Гагарине и его друзьях люди вспоминают по-доброму. Значит, они выдержали самое суровое испытание – испытание временем.

Но тогда для них главное – познание, учеба. Занятия шли без выходных и отпусков – поджимали сроки. Через несколько лет имена их будут известны всем. Каждый из них откроет новую страницу космонавтики, но в те годы они были просто лейтенантами, и еще