и предназначались главным образом те великие познания, с которыми Елагин пожелал их ознакомить, предложив их вниманию свое сочинение «Учение древнего любомудрия», содержавшее программу нового елагинского масонства.

При сколько-нибудь поверхностном знакомстве с этим сочинением[130] бросается в глаза поразительное сходство высшей мудрости, которой достиг Елагин после долгого изучения «громады писаний» масонского характера, с таинствами столь ненавидимого им «карлсбадского кружка». Ненавидя розенкрейцерство и сочувствуя гонениям, предпринятым против него правительством, Елагин по духу был типичнейшим розенкрейцером. Еще в то время, как он тратил «безумные деньги» на приобретение масонских актов, познакомился он с «препочтенным братом» NN, «посвященным в истинные масоны», и завеса спала с его глаз. Он узнал, что «масонство есть древнейшая таинственная наука, святою мудростию называемая; что она все прочие науки и художества в себе содержит», что она от начала мира у патриархов, и от них преданная, в тайне священной хранилась в храмах халдейских, египетских, персидских, финикийских, иудейских, греческих и римских и во всех мистериях или посвящениях еллинских; в училищах Соломоновых, Елейском, Синайском, Иоанновом, в пустыне и в Иерусалиме, новою благодатию в откровении Спасителя преподавалась; и что она же в ложах или училищах Фалеевом (Фалесовом), Пифагоровом, Платоновом и у любомудрцев индейских, китайских, арабских, друидских и у прочих науками славящихся народов обреталась»[131]. Что это такое? Да ведь это не что иное, как фантастическая история розенкрейцерской «искры света», которую мы уже видели почти в тех же словах изложенной в сочинениях Шварца! Далее, какие книги дали Елагину основу для его новых «истинных» познаний? Он называет Ветхий и Новый Завет, Отцов Церкви, древних философов, а затем мы встречаем имена Ермия (Гермеса) Трисмегиста, алхимистов Веллинга и Роберта Флуктиба (Фладда) и так далее. Ведь это все любимейшие книги розенкрейцеров, к которым, очевидно, принадлежал и первый учитель Елагина: вторым был Станислав Ели, известный автор розенкрейцерской книги «Братские увещания»! Программа задуманного Елагиным сочинения, напечатанная Пекарским, намекает на ту же фантастическую историю ордена, говорит о Талмуде, о тайне чисел, о творении, о Сефиротах, о стихиях, то есть именно о том, что составляло содержание главного руководства розенкрейцеров – «Теоретического градуса Соломоновых наук» и других книг «по ордену». Заимствуя от них, сам того не ведая, все свои тайны, Елагин в то же время с удивительной наивностью называет розенкрейцеров «не свободными каменщиками, но фанатиками или пустосвятами» – именно за то, что «к разумению сего Божественного Писания не дают ключа они». Если б он только знал, что ключ, которым он хотел с такой торжественностью открыть высшие тайны своим подчиненным, есть ключ от двери, ведущей прямехонько в обитель «братства Злато-Розового Креста», столь ему ненавистного! Так закончились искания Елагина, и в описанном им процессе мы находим лучшее доказательство того, что и в розенкрейцерской науке, как и в нравственной философии масонства первых трех степеней, заключались элементы, отвечающие глубоким общественным потребностям века.

В. Н. Тукалевский

Н. И. Новиков и И. Г. Шварц

«Свет учрежден так, что один человек без помочи других щастлив быть не может», – писал безымянный автор статьи «Рассуждение о пользе теоретической философии в обществе» еще в 1756 году на страницах журнала «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие»[132].

Так, еще в царствование Елизаветы Петровны единственный журнал «для всех» в немногих своих статьях по «философским» вопросам старался обосновать вопрос об отношении человека к обществу.

«Сильнейшее омерзение, – с негодованием говорит автор, – я чувствую к тем, которые, удаляясь от человеческого общества, щастие свое хотят отлучить от щастия других».

Но тогда что же надо делать?

И автор той же статьи с горячим убеждением призывает всех «часть наших сил хранить для услужности другим».

Да и саму «философию» авторы журнала понимают как теорию «обхождения» с людьми.

«Что есть за вещь философ?» – спрашивал, снова безымянный, автор статьи «О философии» в 1760 году на страницах «Сочинений»[133].

И отвечал: истинный философ – это не стоик с «морщиноватым» лбом, забывший о том, что человек имеет тело, и не «один из епикуров», удалившийся от человеческого общества.

Нет, истинный философ тот, для которого «душа, тело, страсти… совокуплены», для которого «главное намерение» – «общее благополучие и любовь к согражданам…».

Так подготовлялись умы русского общества к восприятию тех идей, которые позднее, при Екатерине II, пришли к нам с «освободительной философией».

М. В. Ломоносов и его ученик, профессор Московского университета Н. Н. Поповский, распространяли идеи лейбнице-вольфовской философии, а шедшая к нам с Запада наука несла освобождение и пищу для разума.

Тот же Ломоносов открыто говорил о «вольном философствовании», откликаясь тем самым на рационалистические стремления, сводившиеся к мысли, которую еще И. Т. Посошков (1625–1726) в «Завещании отеческом» формулировал так: «Еже есть на свете – то все чисто и свято – и греха нет!» Закон естественный стал постепенно заменять собою закон церковный.

Вспоминая все эти «рассуждения» из области социальных отношений и религиозных вопросов, нетрудно понять, что для проникавшего в Россию так называемого вольтерьянства, и для идеалов свободной личности, и для мечтаний о «правах человека и гражданина» уже была до известной степени подготовлена необходимая почва.

Правда, говорить о «подготовке» широких кругов русского общества, конечно, не приходится. Русская интеллигенция тогда ведь еще только нарождалась. Внимание исследователя общественной мысли XVIII века останавливается лишь на определенных единицах. Но чем ярче выступают на фоне общей массы людей XVIII века такие единицы, тем сильнее захватывают они внимание и исследователя, и читателя.

К числу таких единичных и исключительных личностей, интеллигентов XVIII века и принадлежал Николай Иванович Новиков.

Н. И. Новиков

Н. И. Новиков был незнатного происхождения. Родился он 27 апреля 1744 года в селе Тихвинское-Авдотьино Коломенского (ныне Бронницкого) уезда Московской губернии в семье мелкого небогатого помещика-дворянина. Первое «учение» Новиков получил у деревенского дьячка; образование свое он продолжал в гимназии при Московском университете, а в 1760 году был исключен «за леность и нехождение в классы». Языков он не знал[134], ибо таковым его не обучили. Все же те знания, которые дали ему возможность в дальнейшем руководить русским читающим обществом, Новиков приобрел значительно позже, когда поступил на военную службу. Получив чин унтер-офицера, в награду, в числе прочих гвардейцев, участвовавших в перевороте Екатерины II, Новиков пользовался значительным досугом, который давала его «служба». Тогда-то он и много читал, и занимался самообразованием.

Рано началось участие Новикова в общественных делах. Уже в 1767 году он был послан в числе прочих гвардейцев для работ «по письменной части» в Комиссию депутатов для составления проекта нового уложения.

Н. И. Новиков. Гравюра А. Осипова, конец XVIII – начало XIX в.

Помимо ведения журналов заседаний отделения «о среднем роде людей», Новиков вел также