Стоит ли говорить, что уже через час пути сердце выпрыгивает из груди, дышать нечем, ноги подкашиваются и начинают стираться в кровь, головы не поднять. А это мы еще идем по довольно пологим склонам предгорий. Все чаще я останавливаюсь, пытаясь перевести дух, но ни к чему это не приводит, кроме того, что сдвинуться с места после остановки еще труднее.

Ко мне подходит замполит. На тот момент он меня уже невзлюбил за то, что сделать из меня стукача не получилось. И вот он начинает грузить в своей обычной манере: что-то про то, какое я чмо и никакой не штурмовик, и из-за таких, как я, и т. п. При этом он в легких «афганских» полусапожках; в РД у него, судя по размерам, сухпай и несколько магазинов, а никакого дефицита веса, судя по всему, не наблюдается.

И вот такой «политработой» он «облегчает» мне мои страдания. Ответить нечего, да и не положено, и я продолжаю, как усталый мул, ковылять в гору. Все мои мысли в этот момент только про привал, но я понимаю, что надеяться на него в ближайшее время не приходится. Впереди с третьим взводом наш ротный, капитан Пикунов по прозвищу «Рекс», прет в горы, как танк, и тормозить из-за каких-то салаг явно не намерен. Тем более что у него есть задача; он знает, куда мы идем и зачем. В отличие от нас, которым это знать не положено — иди себе и иди до следующей команды.

Все случается в тот момент, когда мне кажется, что я скоро просто упаду и не смогу идти вообще, пусть замполит хоть усрется. Наша цепочка начинает забираться на холмик впереди и чуть справа с круглой вершинкой. К этому моменту я иду уже в окружении «ветеранов» из первого взвода. Впереди меня Кравченко, сзади Гришин и еще кто-то из их взвода. Чуть дальше — Вовка Мордвинов. Он нашего призыва, но вместе с Белым и Пахомом угодил в «ветеранский» первый взвод.

Параллельно с нами идет цепочка «зеленых», солдат правительственных афганских войск. Я слышу, как с верхушки холма кто-то зовет бойцов первого взвода. Первая мысль — срезать, уйдя правее, через какие-то низкие кустики. Но тут соображаю, что, видимо, наши собираются где-то впереди, и продолжаю идти за Кравой. А он, как учили, выруливает к вершинке по следам впереди идущего, а тот, в свою очередь, идет за своим «ведущим». А впереди всей цепочки двигается со щупом сапер.

«Привал!!!» — мелькает мысль у меня в голове.

И это последнее, что можно еще назвать осознанной мыслью. Все последующее — вспышки памяти, обрывки ощущений, звуков, событий.

Где-то очень близко, справа и сзади, кажется, прямо у меня за спиной, раздается мощный взрыв. Я падаю, чувствую, что меня чем-то бьет, как ни странно, в лицо… Потом секундная темнота — и почти одновременно жуткая стрельба со всех сторон. И какой-то даже не крик — истошный вопль. Ничего не понимаю, что со мной и что происходит вокруг. Краем глаза вижу лежащего неподалеку слева «зеленого», куда-то палящего из своего «АКМа».

«Надо тоже стрелять», — успеваю подумать я и уже стаскиваю с шеи ремень автомата. Но тут каким-то сторонним слухом улавливаю, что стрельба идет только с нашей стороны, по нам не стреляют. Видимо, в ту же секунду доходит это и до «зеленого».

В наступившей резко тишине еще более отчетливо и нестерпимо звучит, бьется в холодном воздухе этот то ли крик, визг, то ли вой. Не знаю, как назвать этот звук, но он нечеловеческий. Никогда — ни до, ни после — не слышал я такого.

Я встаю, инстинктивно разворачиваюсь на этот крик и вижу, что на земле лежит какое-то землисто-серое существо, производя совершенно неестественные движения. Фокусируюсь еще немного и понимаю, что движения эти — дрыгающийся обрубок ноги и болтающиеся кровавые ошметки выше того места, где должно быть колено. На все это уходят секунды. За эти секунды к лежащему уже подбегают Плотников с кем-то еще, а я понимаю, что лежащий на земле — это Гена Гришин.

На бегу взводный спрашивает, что за кровь у меня на лице, хотя я ничего не чувствую. Убедившись, что мне всего лишь посекло лицо мелкими камешками, он забывает про меня и бросается к Гришину. Лихорадочно пытается перевязать его, остановить кровь, наложить жгут. Ему срочно нужно что-то, чтобы перетянуть ногу.

— Шейнин, тренчик есть? — кричит он мне.

Я, и без того одуревший, тупо не понимаю, зачем ему тренчик — узкий брезентовый ремешок для поддержки штанов х/б. У взводного нет времени на объяснения, он просто поднимает мой «броник», бушлат и х/б, расстегивает тренчик и выдергивает его. Теперь ему нужно что-то, чтобы затянуть, — на это годится шомпол моего «АКМа».

Все это время Гришин неистово бьется, пытается приподняться и посмотреть на свою ногу; Плотников удерживает его, но тщетно. Гена кричит не переставая. В голове ужасный звон, тошнит, но все это отходит на второй план, когда до меня будто сквозь вату в ушах и шум в голове доходит, что он кричит:

— Убейте меня, убейте!

От неожиданного просветления в мозгу мне совсем не легче — от этого крика и от этих слов можно просто свихнуться.

Под Гену подкладывают плащ-палатку, она тут же густо намокает кровью. При этом Плотников уже вроде бы перетянул ногу в месте отрыва. Больше разобрать ничего не возможно, нижняя часть Гришина вся в крови. Его начинают переворачивать, и тут Плотников растерянно и безнадежно выругивается…

Переворачивая Гришина на плащ-палатку, они обнаруживают, что и вся правая сторона уцелевшей ноги Гришина разорвана. Именно оттуда кровь текла на плащ-палатку все время, пока Плотников перетягивал культю. Он не видел ее источник, не обращал внимания, думая, что главная проблема — оторванная нога, а тем временем Гена истекал кровью. Никто из нас не знает в этот момент, что, уходя в горы, Гришин зачем-то (он вряд ли и сам бы объяснил, зачем) положил в карман х/б гранату от подствольного гранатомета, которые обычно переносят в специальном портпледе. В конечном счете этот необъяснимый поступок стоил ему жизни наряду со стечением нескольких других обстоятельств.

Услышав голоса своих с вершины, он резко пошел вправо, напрямки. Как раз через те кустики, которые секунду назад миновал я, не поддавшись первому импульсу срезать через них путь наверх. Собственно, «пошел» — это не совсем правильно; он сделал лишь один шаг в сторону. И это был тот шаг, который, как часто бывает на войне, определяет всю судьбу. Гена наступил прямо на предусмотрительно закопанную «духами» в кустах мину. Мина эта была на самом деле банкой из-под нашего же сухпая, которую «духи» забили пластидом и воткнули внутрь взрыватель с растяжкой. Мина взорвалась, Гене оторвало ногу, а в кармане сдетонировала «ВОГ», разворотив ему весь бок.

Но ничего этого Плотников не знает. У него нет времени останавливать кровь во втором участке поражения, и он не представляет, что тот может быть таким серьезным. Взводный думает, что сейчас главное — быстрее отправить Гришина в госпиталь. «Вертушки» уже вызваны. Он с бойцами первого взвода подхватывает плащ-палатку с затихшим уже под воздействием вколотого промедола Гришиным, и они тащат ее на какой-то соседний холм, где должна сесть «восьмерка» — там уже распускаются оранжевые дымы…

Только вернувшись с операции, мы узнаем, что Гену не довезли до госпиталя — потеря крови была слишком большой, жгут оказался бесполезным…