на смолокурне и даже не пообедав, охотники, взяв с собой ямщиков, ушли в лес. Когда начали спускаться сумерки, прибежал один ямщик, запряг лошадьми уехал в лес.

Через полчаса все вернулись. На санях лежал убитый медведь.

Земский начальник с гостями зашли в шалаш, оглядели его и тотчас же вышли. Зверев велел развести костер поодаль от шалаша под тремя раскидистыми елями и велел Чачи согреть большой чугун воды.

Как только костер разгорелся, под елями настелили сена, на него положили ковер и тулупы. Расставили вина и закуску.

В лесу тихо. Дым от костра столбом поднимается в небо.

Охотники сели вокруг костра. Посадили и деда Левентея с Сакаром. Дед поначалу отказывался:

— Мы, барин, постоим…

— В лесу никакого барина нет, тут все охотники, — сказал земский начальник. — Садись.

— Садитесь! — указал им место становой пристав.

Тамара сидела между Григорием Петровичем и Сакаром и смотрела на обоих с восторгом.

Медведь долго не выходил. Хотя собака одного из охотников с лаем разрывала снег, медведь не шевелился. Тогда Сакар сунул в берлогу длинную жердь. И тут медведь поднялся.

Сакар отпрыгнул в сторону, медведь пошел прямо на городского гостя. Тот выстрелил, но то ли поторопился, то ли рука у него дрогнула, только пуля даже не задела медведя.

В это время к медведю подбежала собака. Медведь замахнулся на нее лапой. Собака кинулась в сторону Григория Петровича, медведь — за ней.

Григорий Петрович слегка струхнул. Он держал ружье впервые в жизни.

«Не попаду — сомнет, — мелькнуло у него в голове. — Э-э, будь что будет!»

Он прицелился, закрыл глаза и выстрелил.

Его выстрел совпал с другим выстрелом. Это выстрелил Сакар. Но никто этого не заметил, и все смотрели на Григория Петровича. И лишь тонкий музыкальный слух самого Григория Петровича отчетливо уловил: на четверть секунды после его выстрела раздался тот, второй.

Григорий Петрович открыл глаза: медведь, словно кто-то толкнул его в грудь, попятился назад и повалился на снег. Пуля пробила ему голову.

Сакар стоял в стороне, отвернувшись.

И вот теперь, сидя у костра, Матвей. Николаевич поднял стопку с вином:

— Выпьем за самого меткого стрелка!

— Ур-ра! — закричал Константин Ильич.

Григорий Петрович не знал, как ему быть… Опустив глаза, он осушил свою стопку.

— Ур-ра! — подхватил Матвей Николаевич.

Выпили, закусили. Мало-помалу все охмелели.

Охотник, приехавший из города, сначала косо поглядывал на учителя, но, захмелев, подобрел.

— Да здравствует меткий стрелок! — прокричал он и опрокинул в рот стакан вина.

Хмель ударил в голову и Григорию Петровичу. Обняв одной рукой Тамару за плечи, другой он приподнял стакан и принялся ораторствовать:

— Сегодня я убил медведя… Но я считаю, что не я один его убил, а все мы вместе… Я, уважаемый Аркадий Анемподистович, — обратился он к городскому гостю, — голосую за то, чтобы медвежью шкуру отдать вам. Матвей Николаевич, вы не будете возражать?

— Григорий Петрович, вы благородный человек! — воскликнул Зверев. — У меня уже седые волосы, а у вас едва усы пробиваются. Но все равно я вас уважаю. Если бы вы не были черемисом, я бы, не сказав ни слова, выдал за вас мою дочь.

Григорий Петрович резким движением оттолкнул Тамару так, что она упала на Сакара, и поднял руку, как римский трибун.

— Я черемис! Да, я чистокровный черемис! И мне не нужна дворянская дочь. Я женюсь вот на этой простой марийской девушке! — И он показал на Чачи.

— Григорий Петрович, Гриша! — Тамара поднялась и, схватив его за руку, потянула к себе. — Гриша, не придавай значения словам отца!

— Григорий Петрович, за что же вы рассердились? — удивленно спросил Матвей Николаевич. — Что я плохого сказал? Не понимаю!.. — И он, наполнив стакан, выпил.

Городской гость затянул песню. К нему присоединился Зверев. Тамаре удалось успокоить Григория Петровича. Нарушая тишину ночи, зазвучала охотничья песня из «Волшебного стрелка»:

Нет ничего охоты слаще на свете!

Под звук рогов валяться на траве,

Оленя гнать по чащам и долинам,

Пока он, утомленный, упадет.

Прекрасная, веселая забава,

Она дает и аппетит и крепость,

А после ждут нас Бахус и любовь.

Тра-ля-ля-ля!

Зной, холод, дождь и буря

В горах, в лесах нам ничего не значат.

Волков, медведей, вепрей избивать —

Прекрасная, веселая забава!

Она дает и аппетит и крепость,

А после ждут нас Бакус и любовь.

 Тра-ля-ля-ля!

Смолокуры, собравшись гурьбой возле шалаша, смотрели, как пируют баре.

— Ах ты господи, какой только еды, какого только питья нет на свете! — слышалось между ними. — А у нас ничего, кроме картошки да сухой краюхи хлеба…

— Становой-то каким визгливым голосом поет…

— А земский басом вытягивает…

— Лучше всех учитель выводит.

— Оказывается, и они поют, как выпьют, — заметил один мужик.

— Нам, парень, долго стоять тут не годится, пора угли доставать — отозвался другой.

Услышав последние слова, Сакар поднялся. Ему не нравились пристальные взгляды Тамары.

Поведение Тамары пришлось не по душе и Чачи. Чего эта барыня так смотрит на Сакара?

Едва Сакар поднялся, как Тамара тут же спросила.

— Ты чего встал?

— Уголь надо выгружать, — нехотя ответил Сакар.

— Я никогда не видела, как выгружают уголь. — Она тоже встала.

— Ты куда? — поднял голову Григорий Петрович.

— Хочу посмотреть, как выгружают уголь.

— Ничего интересного.

— А мне интересно.

— Ну и смотри на здоровье! — Григорий Петрович налил себе полный стакан.

Чачи видела, что Тамара пошла с Сакаром, и расстроилась еще больше.

«Что это она к нему пристала?» — ревниво подумала она и, подойдя к котлу, крикнула:

— Сакар, иди сюда!

Тамара сразу же уловила в голосе Чачи беспокойство.

«Вот глупая, ревнует… Ну что ж, помучаю ее немножко», — подумала она и взяла Сакара под руку.

Сакар удивленно посмотрел на нее, но не посмел отнять руку. Увидя это, Чачи убежала в шалаш.

Когда начали закладывать котел, Тамара, оставив Сакара, вернулась к охотникам.

Григорий Петрович сидел в обнимку с охотником из Казани. Матвей Николаевич пел густым басом:

Гайда, тройка! Снег пушистый,

Ночь морозная кругом!

Светит месяц серебристый,

Едет парочка вдвоем!..

Между тем Сакар вошел в шалаш. Там, забившись в угол, обливалась слезами Чачи.

— Чачи, что с тобой?

Но Чачи не отвечала.

В шалаше показался дед Левентей.

— Четвертную отвалили! — И он. показал Сакару новую ассигнацию в двадцать пять рублей.