Минуты три спустя мы добрались до нужного места.

Тропа выходила к хессекскому кладбищу, когда-то единственному в старом городе. Ворота из украшенного орнаментом ржавого металла открывали вход в каменный коридор, местами освещенный незакрытыми факелами, горящими бледно-желтым пламенем. Конец коридора был перекрыт двойными дверями из меди, рассыпавшейся от старости в голубоватую пыль, за ними — прямоугольный ритуальный зал для похорон, завешанный драпировками из древнего паутинного шелка. У дальней стены этого уютного гнездышка стояли три скамьи из камня, украшенного завитками, на них в живописном беспорядке лежали позеленевшие человеческие кости.

В благоуханном доме смерти появляться обычно не очень весело.

— Кай, — сказал я, — это не похоже на укромное место, где я хотел бы поселиться.

— Прошу терпения, мой повелитель, — сказал Кай.

Он раздвинул хрупкие занавеси, за ними открылась еще одна комната, тоже освещенная факелами, но совершенно пустая.

Я прошел в эту комнату, и занавеси сдвинулись за моей спиной, оставив меня одного.

Одновременно в дальнем конце комнаты открылась потайная дверь. Эшкорекская уловка. Но в дверях появилось нечто, заставившее меня забыть об Эшкореке.

Первой двигалась фигура в черном — человек на четвереньках, — его голова была, как у зверя, опущена вниз, на шее — ошейник. За ним, держа поводок, шел другой, тоже в черном, но во весь рост; его лицо было украшено узорами, как мне показалось, из граненых изумрудных бусин. Последней шла женщина.

В ее волнистых волосах извивались гадюки — украшение из полированной бронзы, имевшее достаточно натуральный вид, а в дрожащем свете — и слишком натуральный. Казалось, змеи шевелятся. На женщине было платье из очень тонкого льняного полотна, свет факелов проникал сквозь пего, как сквозь воду, освещая ее серебристое тело. Пояс на талии, украшенный зелеными и алыми драгоценными камнями.

Она остановилась, закрыла лицо руками и склонилась передо мной. На ней не было ни покрывала, ни косметики. Когда она подняла глаза, я узнал ее.

Это была Лели.

Человеческое существо на полу зарычало. Оно подняло лицо, раскрашенное черными отметинами, как у тигра, края его зубов были заострены, а дикий взгляд блуждал. Он был одержим навязчивой идеей, случайной или намеренно вызванной, и представлял себя зверем. Со мной заговорил человек с маской из зеленых бусин, державший зверя.

— Добро пожаловать, повелитель. Мы рады, что ты здесь, рады, что ты пришел по своей воле.

— А она тоже по своей воле пришла? — спросил я.

Лели улыбнулась, и холодные пальцы пробежали по моим плечам. Эта девушка, которую я создал из старческой плоти, была действительно красива. Даже слишком красива, если вспомнить, что было вначале. Это чистое алебастровое лицо, как у новорожденного младенца, ничем не тронутое.

— Она должна быть нашей жрицей, — сказал мужчина. — Нашим символом.

— Символом чего? — спросил я.

— Она была стара — ты сделал ее молодой, сильной, благословил ее. Хессек тоже стар.

— И мне надо сделать хессека молодым и сильным? Потому что я — бог-дьявол, которому вы поклоняетесь.

Я заметил, что изумрудные точки на щеках и на шее мужчины были не бусинами, а сушеными блестящими жуками, которые сверкали в свете факелов. Он, вероятно, был кем-то вроде жреца, и жуки-украшения на его лице и человек на поводке должны были служить знаками его власти. Похоже, это был мой жрец. А Лели — моя жрица.

— Даже ты, повелитель, — сказал он, — можешь не знать своего предназначения, воли того, который в тебе. Если ты позволишь, мы проводим тебя во Внутренний покой и узнаем это.

— А если я не позволю? Вы же знаете, что я могу убить вас на месте, да и всех других, кто может прийти за мной.

— Да, повелитель, — сказал он.

Из-за насекомых было трудно определить выражение его лица. Я слышал, как масрийцы с презрением говорили, что все хессеки на одно лицо, и сейчас, в рассеянном тусклом свете похоронного зала, это казалось правдой. Этот человек был скорее олицетворением своей расы, чем индивидуумом. Внимательно глядя на него, я подумал, что не узнаю его, когда он снимет свои украшения.

Ответ для меня нашла Лели.

— Всемогущие любопытны к людям, — сказала она. — Иди с нами и удовлетвори свое любопытство.

Я еще не слышал ее девичьего голоса. В ней не осталось ничего от прежней Лели. Ее слова были изящны, изменился даже ее мозг, который создавал слова. Я еще подумал, а помнит ли она, какой была раньше, помнит ли свою несчастную жизнь горбатой проститутки, немощной продавщицы сластей. А что касается ее предложения, то я не мог противиться вязкому неотвязному желанию посмотреть, что там будет, тому самому желанию, что привело меня сюда.

И даже моя сообразительность не подсказала мне, что они околдовали меня.

— Хорошо, — медленно сказал я. — Тогда идем.

Мужчина, мой жрец, поклонился мне, потом Лели, а когда он заговорил с ней, я услышал, что он добавляет почтительное хессекское «йесс».

— Вы мудры, Лели-йесс.

Она улыбнулась, и ее улыбка мне не понравилась.

Священник вышел, она за ним. Я последовал за ней по очередному коридору, душному и вонючему, каким только и может быть место для могилы, и под ворчание человека-тигра на поводке я сказал ей в спину:

— Продолжай быть мудрой, бабушка-девочка, не выкидывай фокусов. — Ты несправедлив ко мне, — сказала она. — А потом, чего тебе бояться, тебе, который храбр и ужасен? Мне сказали, что ты сегодня вечером спас жизнь храгонского принца. Что, Сором твой любовник, что ты так мил с ним? Я думала, Вазкор — мужчина для женщин.

Ее одеяние из газа показывало мне все, что могло, но она была девушкой, которую я не хотел и никогда не захочу. При мысли лечь с ней я почувствовал нечто вроде отвращения. Я понял по ее походке, что она об этом не догадалась.

— Как я и просила, ты сделал меня невинной. И я еще не тронута. Разве ты не мужчина для женщин, Вазкор?

— Для кого как, — ответил я. — Мужчина не для тебя, женщина.

Нет более быстрого способа сделать из женщины врага. Вы можете говорить ей, что она холодна или что она сука, но пока вы ее желаете, она все вам простит. Но скажите ей, что она — чудо света и покажите ей холодный пах, и она будет ненавидеть вас, пока не погаснет солнце. Это я понимал достаточно хорошо, но я мало считался с Лели и ненамного больше — с ее людьми. В любом случае, это была простая честность, и испытание, которому они собрались меня подвергнуть, ничего бы не изменило.

Она больше ничего не сказала, и я тоже молчал.

В течение девяноста с лишним лет в Бит-Хесси существовало пророчество; мне потом рассказал о нем священник. Как и другие народы, под гнетом завоевателей превратившиеся в рабов, нищих и отверженных на своей родной земле, они мечтали о спасителе, который избавит их от угнетателя и на миллионе могил масрийцев восстановит древнюю империю хессеков. Они сбросили своих бывших богов, которые не защитили их, даже самого морского демона Хессу, мифологического основателя Бит-Хесси. Хотя хессекские моряки и рабы по-прежнему служили мессы и приносили жертвы божествам океана, полей и погоды, никаких остатков этой прежней религии не сохранилось в старом городе на болоте. Метрополис во тьме уходил в землю, и его таинства вместе с ним.