— А мы думали, что ты мертв, — удивленно вымолвил Сантьяго и отступил на шаг, разглядывая приятеля. — Жив и здоров, ни одной царапины!

Котяра оглядел себя. Новая рубашка и штаны, которые ему подарил сеньор Монкада, были в грязи.

— Ни одной царапины! — Кулак Котяры взлетел в воздух.

Удар пришелся Сантьяго по скуле и опрокинул его на землю. Он поднял голову и посмотрел на Котяру, на его обычно непроницаемом лице была написана обида.

— Чего ты разозлился, Котяра? — удивленно воскликнул он. — Что я тебе сделал?

— Что сделал? — взорвался Котяра. — Ты посмотри на мои новые штаны, на мою новую рубашку! Ты их испортил, вот что ты сделал!

Его кулак снова нацелился в голову индейца, но Сантьяго ловко крутанулся и скатился с дороги, а Котяра поскользнулся и рухнул спиной прямо в лужу. Он лежал в ней, тяжело дыша и оглашая лес проклятьями.

Я услышал, как кто-то еще пробирается сквозь заросли, и на дороге появился Мануэле. Сначала он посмотрел на лежащего на дороге индейца, потом перевел взгляд на распластавшегося в луже Котяру и произнес ровным, спокойным голосом:

— Может быть, вы прекратите свои детские игры и скажете нам, что находится в фургоне?

Прошло всего двенадцать дней с тех пор, как мы отправились с гор в Бандайу, хотя мне казалось, что минул целый год. Мы вошли в лагерь, где нас встретили, как героев. Все едва дождались, пока откроют бочонок с солониной, и женщины унесли мясо, чтобы приготовить его. Все то время, что мы отсутствовали, они были вынуждены питаться мелкой дичью и, главным образом, кореньями, потому что из-за засухи зверье покинуло горы.

В лагере было восемь мужчин, четыре женщины и четверо детей. Генерал Диабло Рохо использовал этот лагерь в качестве штаб-квартиры и убежища. Трое женщин и трое детей были его, а одна женщина и ребенок — Мануэле.

Дети генерала были рождены от разных матерей. Старший из них, мой приятель Роберто, был темнокожим, как и его мать, приходившаяся дальней родственницей Сантьяго. Средний, Эдуарде, был больше похож на генерала, но в его жилах также текла смешанная кровь, что нашло свое отражение в грубых чертах его лица. И только самый младший ребенок — дочь Ампаро была светлокожей и белокурой, с тоненькой и стройной фигуркой и яркими, живыми глазами, всегда сверкавшими от какого-то внутреннего возбуждения. Без сомнения, она была любимицей генерала, как, впрочем, и ее мать.

Это была стройная блондинка, не похожая на двух других женщин, смуглых и довольно полных. Они ужасно ревновали к ней генерала, но боялись вымолвить плохое слово в ее адрес. Она была откуда-то с побережья, и поговаривали, что генерал нашел ее в публичном доме, хотя сама она заявляла, что является дочерью обедневшего кастильского аристократа и беженки из Германии. Она вела себя как госпожа, в то время как другие женщины готовили пищу и прислуживали ей.

В отсутствии генерала она все время занималась тем, что играла с Ампаро, одевая и переодевая ее, словно куклу. Такого отношения матери да еще обожания генерала и всех остальных мужчин в лагере вполне хватило, чтобы испортить ребенка. В семь лет Ампаро уже проявляла властные замашки и моментально начинала капризничать, если что-то было не по ней. В большинстве случаев она всегда добивалась своего и тогда расточала окружающим чудные, лучезарные улыбки.

Когда я слезал с козел, Ампаро стояла рядом с фургоном, одетая в красивое белое платье.

— А они мне сказали, что ты мертвый, — сказала она даже с некоторым разочарованием.

— Нет, как видишь.

— Я уже даже помолилась за упокой твоей души, и мама обещала, что когда мы в следующий раз будем в церкви, то закажем мессу.

Я внимательно посмотрел на девочку. Мы с ней были детьми, но теперь я внезапно почувствовал, что только она ребенок.

— Извини, если бы я знал об этом, то позволил бы убить себя.

На лице ее вспыхнула улыбка.

— Правда, Дакс? Ты сделал бы это ради меня?

— Конечно, — ответил я, дурача ее.

Она обняла меня за шею и поцеловала в щеку.

— О, Дакс! — воскликнула Ампаро. — Ты у меня самый любимый! Я очень рада, что тебя не убили! Правда, рада!

Я мягко отстранил ее.

Ампаро с сияющим лицом смотрела на меня.

— Я уже решила!

— Что? — спросил я.

— Когда вырасту, то выйду за тебя замуж! — Она повернулась и побежала. — Пойду скажу маме, что я все решила!

Я с улыбкой смотрел ей вслед. Когда мы уезжали, она закатила истерику, потому что решила выйти замуж за Мануэле, а мать сказала ей, что этого сделать нельзя, так как у него уже есть женщина. А за несколько недель до этого ее избранником стал молодой посланец генерала, доставивший от него новости. Я повернулся к фургону и принялся распрягать лошадей.

На другой стороне поляны Котяра хвастался своим черным жеребцом. В этот момент меня окликнули Роберто и Эдуарде.

— Привет! — сказал я, оборачиваясь к ним.

Эдуарде поздоровался в ответ. Он был всего на несколько месяцев моложе меня, лицо его было бледным, глаза пожелтели и выглядели болезненно.

— Что с тобой? — спросил я.

Не успел он ответить, как вмешался Эдуарде.

— Он подцепил.

— Подцепил? А что это значит?

Роберто промолчал, а Эдуарде пожал плечами.

— Не знаю. Братья Сантьяго и Мануэле тоже подцепили. Женщина Мануэле ужасно на него сердится.

— Эдуарде! — раздался из дома голос его матери.

— Иду!

Я молча закончил распрягать лошадей. Роберто стоял, наблюдая за мной, и я кинул ему поводья.

— Помоги отвести их в загон.

Он подхватил поводья и повел лошадей, а я открыл ворота и впустил их внутрь. Лошади тут же кинулись в дальний конец загона подальше от других лошадей, наблюдавших за новичками.

— Ты посмотри на них, — сказал я. — Стараются держаться отдельно от остальных, а завтра уже будут друзьями. Лошади похожи на людей.

— Но у лошадей не бывает триппера, — угрюмо вымолвил Роберто.

— Не бывает? А как ты подцепил? Он сплюнул на землю.

— От той шлюхи. Мы все подцепили. Женщина Мануэло в ярости.

— Это больно? — спросил я. Он покачал головой.

— Не очень, только когда писаешь.

— Почему когда писаешь?

— Дурень! Чем подцепил, то и болит. У тебя тоже будет. Мануэле говорит, что настоящий мужчина не может обойтись без триппера.

— А у меня была женщина.

— У тебя? — в голосе Роберто звучало недоверие. Я кивнул.

— Марта, дочь сеньора Монкада. Там, где мы взяли мясо. Я трахнул ее в сарае.