– А что с ее руками-то?

Не надо было этого спрашивать, но иногда просто выскакивает. Наверное, иногда лучше говорить прямо, что у тебя на уме.

– Это все из-за теназадрина.

Короче надо все же влезть:

– Вот оно – маленькое чудо: теназадриновые ручки.

– Заткнись, ты, урод! – обрываю я мудилу, который знает, что значит, когда я смотрю таким взглядом, и он отваливает. Приятель или нет, но парень явно напрашивается на хорошую взбучку. Поворачиваюсь к девчонке:

– Скажи своей подруге, что не хотел ее обидеть.

Она улыбается мне в ответ:

– Пойди и скажи ей сам.

Тут меня совсем прибивает, потому что я очень смущаюсь перед девчонками, которые мне сильно нравятся. Речь не о сучках-дешевках, а о девчонках, которые нравятся, – с ними все по-другому. Но с экстази гораздо легче. Я подхожу:

– Слушай, прости, что уставился на тебя, а?

– Да я уж к этому привыкла, – говорит она.

– Я обычно на людей так не смотрю…

– Только на тех, у кого рук нет…

– Да это не из-за рук… меня просто Е накрывало, и мне так вдруг хорошо стало… и ты… ты такая красивая, – выпаливаю я все. – Меня зовут Дейв, кстати.

– Саманта. Но только не зови меня Сэм. Никогда. Меня зовут Саманта, – отвечает она, почти улыбаясь. Для меня это почти слишком.

– Саманта, – повторяю я, – а ты меня не зови Дэвидом. Просто Дейв.

Она улыбается в ответ, и внутри у меня что-то происходит. Эта девчонка похожа на белого голубя, и внутри у него столько МДМА, сколько я в жизни своей не употреблял.

Лондон, 1979

Она сидела со своим шоколадным коктейлем в фастфуде на Оксфорд-стрит, втягивая сахаристую жидкость через соломинку. Она решила поехать в город на подземке, после того как зарегистрировалась на бирже труда в Хаммерсмите. Ей совсем не хотелось возвращаться в сквот, где она жила со всяким сбродом; на днях туда въехала группка шотландских парней, которые проводили большую часть дня за распиванием сидра, с бессмысленным догматизмом споря о любимых группах. В этот жаркий день Вест-Энд казался ей более приемлемым выбором, хотя в голове у нее царила вязкая пустота – опиумный притон, в который изредка вламывалась непрошеная осмысленная фраза. Она подумала об очередном концерте, очередной группе, очередном лице, очередном сексе; еще одном механическом сексе без любви. Она напрягла мышцы вагины, и ее тело с головы до ног пробрала конвульсивная дрожь. Начиная ощущать приступ отвращения к себе, она усилием воли заставила себя переключиться на созерцание суеты, где обыкновенные люди со своими покупками пробираются в этот и так заполненный народом фастфуд.

Тогда-то она и ощутила на себе его взгляд.

Она не знала, сколько времени он вот так смотрел на нее. Сначала она заметила его улыбку, твердо решив про себя не обращать внимания. Еще один чертов урод. Самыми неприятными всегда были те, кому хотелось поговорить об ее изъяне. Один мудак сказал ей, что он священник англиканской церкви. И сейчас она совсем не желала выслушивать это дерьмо еще раз.

Когда он подошел и сел рядом, она ощутила привычное чувство узнавания. Еще один панк. С розовыми волосами, в кожаной куртке, без воображения застегнутой на булавки. В его облике было что-то стерильное: слишком правильный, слишком неестественный. Чисто пластик.

– Ничего, если я присяду? – поинтересовался он. Он говорил с акцентом, – возможно, немец. Она отметила и это, и то, как он одет. Его куртка, накинутая на плечи, сумела на какое-то время скрыть от нее, насколько похожи он и она.

– Меня зовут Андреас. Я бы пожал тебе руку, – рассмеялся он, – но, думаю, это не совсем удачное предложение. – Он стряхнул с плеч куртку, обнажая культи, как и у нее, растущие прямо из плеч. – Может, – с улыбкой предложил он, – мы вместо этого поцелуемся?

Саманта агрессивно сжала челюсти, но почувствовала и нечто другое, совершенно противоположное – головокружительный, нервозный, на грани дурноты приступ смущения оттого, что ее тянуло к этому человеку.

– Я не собираюсь, нахер, целоваться, – обрубила она, стараясь говорить как панкушка. Хотя это прозвучало так же фальшиво, как и примочки Андреаса.

– Меня это расстраивает, – сказал Андреас. Он и вправду выглядел расстроенным. – А ты очень сердитая девушка, да?

– Что-что? – переспросила она, по-настоящему рассердившись, но все же заинтригованная этим вмешательством в ее дела.

– Как я и думал. Это хорошо. Злость – хорошо. Но когда ее прячешь слишком долго, она портится, правда? Эта испорченность внутри. Я много про нее знаю. Но как это говорят: мирись-мирись. Знаешь такую поговорку?

– Да.

Саманта и раньше встречала теназадриновых ребят. И всегда это заканчивалось разочарованием. Их изъян, постоянная тема для разговора, навязывалась сама по себе. Как можно не замечать его, как можно забыть о нем?

Он нависал, как темная туча, над любым, самым обыденным разговором. И больше того: она ненавидела их. Они напоминали ей о том, как она выглядит сама, как ее видит мир вокруг. Ущербный инвалид: ущербный безрукий инвалид. И раз на тебе висел ярлык ущербности, он становился всеобщим, распространяясь на все стороны жизни: интеллект, успех, надежды. Тем не менее Андреас не вызывал в ней знакомого ощущения неприязни и ненависти. В нем как будто не было никакой ущербности, несмотря на физический облик. Он излучал удивительную ауру избытка: она просто чувствовала, как уверенность переполняет его. Сама она привыкла скрывать свои страхи за усмешками, но Андреас ей показался человеком, способным диктовать миру свои собственные условия.

– Ты не пойдешь сегодня в «Водоворот»?

– Может, и пойду, – сказала она неожиданно для самой себя. Ей не нравилось в «Водовороте», она ненавидела местную публику. Она даже не знала, кто играет.

– Сегодня будут «Девятьсот девяносто девять». Слабая группа, но все они одинаковы, когда накачаешься спидом и пивом, правда?

– Ну да, в общем, правда.

– Меня зовут Андреас.

– Ага, – слегка грубовато ответила она, но затем, глядя в его лицо с комично приподнятыми в ожидании бровями: – Сэм. Не Саманта, а Сэм.

– Саманта лучше. Сэм – имя для мужчины, а не для красивой девушки. Не позволяй себя укорачивать, Саманта. Не позволяй больше это с собой делать.

Она почувствовала в себе небольшой взрыв ярости. Кем он себя считает? Она уже готова была ответить, когда он сказал:

– Саманта… ты очень красивая. Мы должны встретиться в пабе «Корабль» на Уордор-стрит в восемь часов. Хорошо?

– Ну да, может быть, – сказала Саманта, но она уже знала, что придет.

Она посмотрела ему в глаза. В них она увидела силу и тепло. Ей показалось, что они выглядели забавно – голубые на фоне его розовых волос.