– Ни на что я не намекал, – сказал он, поворачиваясь к своим саженцам.

– Марти, то есть миссис Карлайл, пришла именно к такому выводу после прочтения вашего письма.

– Макмэхон был очень опытным барристером. Он надел мантию адвоката еще в молодости, человек блестящего ума, один из лучших в нашем северном округе. Он сам предложил передать дело в апелляционный суд, а там решили, что судья, который вел дело Кинга, правильно руководил присяжными, поэтому я уверен, что ваши усилия напрасны.

– Боюсь, мы говорим о разных вещах. Марти восприняла ваше письмо как доказательство того, что в слушании дела ее отца было допущено немало ошибок, и не только Макмэхоном, но и судьей, который вел процесс таким образом, что присяжные проигнорировали доводы Макмэхона, упиравшего на непреднамеренность убийства, хотя Кинг утверждал, что он никогда никого не убивал.

Я вытащил носовой платок и вытер взмокший лоб. Температура и влажность в парнике приближались к тропическим.

– Давайте выйдем отсюда, – предложил Деверо-Олмонд. – Вы напоминаете мне английских игроков в крикет на поле индийских хозяев в сезон муссонов.

Мы присели на деревянной скамейке под вишневым деревом. Тут он решил ответить на вопрос, который, видимо, прочел в моих глазах.

– Жена моя скончалась несколько лет назад. Бернадетта, ее старшая сестра, взяла на себя заботу о хозяйстве. Надеюсь, она не очень сурово обошлась с вами на пороге. Порой она слишком ревностно охраняет мой покой.

В ответ я вежливо улыбнулся, воздержавшись от замечания, что ему нужен кто-то, кто бы заботился о нем самом, а не только о его покое. Жилет у него был застегнут не на ту пуговицу, а носки, выглядывавшие из-под штанин, были разного цвета.

– Так вот, на суде произошло следующее. Макмэхон полагал, что лучший выход для Кинга – признаться в непреднамеренном убийстве, рассказать присяжным, что он выстрелил в жертву в целях самообороны и даже автоматически, поскольку имел за плечами хорошую военную подготовку. Кинг и слышать об этом не желал, тем не менее Джеймс Макмэхон решил сохранить эту линию защиты как последний шанс. Знаете, как бывает в таких делах: подсудимый в процессе суда видит, что обвинение выстроено стопроцентно против него, и понимает, что нужно хвататься за соломинку. Но Кинг оказался непробиваемым упрямцем, несмотря на неоспоримые улики.

– Кинг считает, что улики не были неоспоримыми.

– Из-за того, что Кинг не пожелал признать свою вину, благие намерения Макмэхона обернулись против подсудимого. Обвинению не стоило труда убедить присяжных в том, что Кинг хладнокровный убийца, несмотря на то, что за всю свою преступную карьеру он ни разу не совершил насилия.

– Я полагал, что адвокат все-таки должен следовать пожеланиям своего подзащитного, а не наоборот.

Деверо-Олмонд помрачнел.

– Боже! И зачем я только написал это письмо. Мне хотелось немного подбодрить миссис Карлайл, но, как говорится, не делай людям добра. Я лишь припомнил, что Макмэхон и сам сетовал, что недотянул защиту. Вам, должно быть, известно, что теперь, согласно закону 1995 года об апелляциях по уголовным делам, это единственный повод для подачи апелляции о повторном рассмотрении дела в суде.

Прислушиваясь к пению птиц, я соображал, какой вопрос лучше всего задать хозяину прекрасного сада. Деверо-Олмонд посмотрел на меня отсутствующим взглядом.

– Как вам наша команда? – спросил он. – Я недавно ездил в Австралию смотреть полуфинал по крикету.

– Простите, но я даже в машине не слушаю радио.

– Судя по адресу, – он вытащил из кармана мою визитную карточку и похлопал ею по ладони, – ваша контора рядом со старым полем. Вам удобно сбегать с работы, чтоб полюбоваться настоящей игрой. Раньше я очень увлекался, но времени не хватало, вечно в делах и бумагах.

– Да и я очень занят, до крикета как-то руки не доходят.

– Жаль.

Наконец мои извилины произвели на свет стоящую мысль, и я сказал:

– Позвольте задать вам один вопрос, господин Деверо-Олмонд. Каким образом вы сделались поверенным Винса Кинга? Он сам вас выбрал или кто-то другой попросил вас представлять его интересы? Насколько мне известно, вы не занимались практикой в Солфорде, где арестовали Кинга.

Деверо-Олмонд принялся дергать молнию на кармане жилетки.

– Не вижу оснований для вашего вопроса, – с расстановкой проговорил он.

– Вы не могли бы сказать, сколько дел об убийствах вы провели за все время своей практики? Вы сами только что рассказали о профессиональном опыте Макмэхона. Теперь расскажите о своем.

Деверо-Олмонд вскочил со скамейки и нервно забегал по садовой дорожке, дергая поочередно молнии на всех карманах. Для меня не новость, что практикующие юристы не лишены эксцентрики, но внезапная реакция хозяина меня удивила. Он выглядел до нелепого смешно: движения рук и ног были совершенно разбалансированы, как у робота, электронный мозг которого посылает неверные команды всем конечностям. Только человек, слепо верующий в юридический талант Мортона, мог бы доверить ему свою судьбу.

– Не вижу причин для продолжения разговора, – сказал он, останавливаясь. – Если увидите Кинга, передайте ему: единственный выход для человека в его положении – покаяние, если, конечно, он не хочет провести остаток жизни за решеткой.

– В чем же ему каяться, если он невиновен?

– Ерунда! Всем, включая его жену, известно, что на его совести два убийства, а теперь я бы попросил вас…

– На самом деле, господин Деверо-Олмонд, меня не очень-то волнует будущее Винса Кинга, – заметил я как бы невзначай, – просто я выполняю поручение его дочери. Она уверена, что отца кое-кто подставил.

Деверо-Олмонд недовольно сложил губы и забарабанил длинными пальцами по лбу, как будто передавал шифровку мозгу. Свою следующую мысль он донес до меня медленно, почти по слогам, как до умственно отсталого:

– Я вижу. Непредсказуемый мистер Кинг нашел, кому поручить свое дело. Так что позвольте заверить вас, мистер Кьюнан, как полномочного представителя этой семьи, что защита Кинга не могла быть организована лучше, а если вам нравится считать, что суд, так сказать, подмазали, – воля ваша. В любом случае ваши усилия в этом направлении ни к чему не приведут.

– Но ваши-то усилия привели вас кое к чему, – ехидно заметил я.

– Если вы намекаете на то, что я плохо подготовил материалы защиты или, хуже того, пошел на сделку с совестью, вы глубоко заблуждаетесь.

– Вы мне все-таки не ответили, сколько дел об убийствах вы провели.

– Вон из моего дома, ничтожество! – завизжал Мортон.

В эту же минуту, как арбитр с желтой карточкой, из-за дверей кухни показалась домоправительница. Я повиновался.

Не успел я выехать на трассу, как зазвонил мобильный телефон. Я взял левее и остановился, чтоб ответить Селесте и вернуться опять в мир исков о возмещении ущерба, поддельных страховок и невозможности посещать матчи по крикету, но из трубки послышался голос Марти.